Майн Рид - Перст судьбы
Глава LVIII. В ЮЖНОЙ АМЕРИКЕ
После пятилетнего путешествия по Новому Свету я очутился в Южной Америке на берегах Рио-де-ла-Платы.
Я хотел посетить одного английского колониста, моего школьного товарища, занимавшегося скотоводством и продажей шерсти.
Лошадь у меня была отличная, и я рассчитывал сделать 50 миль до захода солнца.
Надо сказать, что дороги в этой части Америки изборождены глубокими ямами от тяжелых следов бизонов и очень опасны для лошадей.
Лошадь моя была настолько неосторожна, что ступила в одну из таких ям и увлекла меня за собой. Я отделался легким ушибом, но лошадь моя повредила переднюю ногу. Мне оставалось пройти пешком, ведя на поводу хромающую лошадь, еще миль тридцать до жилища моего друга.
Я уже стал проклинать свою судьбу, как вдруг невдалеке заметил группу персиковых деревьев, окруженных белой стеной.
С намерением оставить там больную лошадь и, если можно, взять себе другую, я направился к небольшому дому, выстроенному в стиле итальянских вилл, с чудной верандой.
Я приблизился к калитке и постучал.
В ожидании, пока откроют, я рассматривал сад и веранду, всю уставленную розами. Очевидно, хозяином этой виллы мог быть только англичанин, немец, француз или итальянец, так как в Южной Америке можно встретить колонистов всех этих национальностей.
Мое любопытство было скоро удовлетворено. На дорожке, ведущей к калитке, показался человек. Густая черная борода, орлиные глаза, нос с горбинкой и чудные зубы ясно указывали в нем итальянца.
Но несмотря на почти черный цвет кожи, выражение его лица было очень симпатичное. На его вопрос, что мне угодно, я на ломаном итальянском языке объяснил ему, что случилось с моей лошадью, и попросил одолжить мне другую, чтобы доехать до моего друга.
Итальянец с удивлением переводил глаза с лошади на меня и затем повернулся к дому.
В ту же минуту дверь отворилась, и на веранде показалась женщина с ангельски красивым лицом.
Она сделала несколько шагов вперед и обратилась к моему собеседнику с вопросом:
— В чем дело, Томассо?
Выслушав рассказ Томассо, она кротко сказала ему:
— Передай иностранцу, что он может оставить здесь свою лошадь и что ему дадут другую. А также прибавь, что я приглашаю его войти в дом и подождать возвращения моего мужа.
Нечего говорить, что я с удовольствием принял это приглашение.
Томассо взял из моих рук повод и повел лошадь в конюшню.
Глава LIX. ГОСТЕПРИИМСТВО НОВОГО СВЕТА
Я был в восторге от моей прекрасной хозяйки и благословлял случай, забросивший меня сюда.
Кто она была? По ее словам — итальянка, но она довольна сносно говорила по-английски и объяснила, что ее муж англичанин.
— Он будет очень рад увидеть вас, — прибавила она, — так как ему редко приходится видеть своих соотечественников. Он с моим отцом и братом Луиджи отправился на охоту на страусов. Он скоро вернется, так как на страусов охотятся только до полудня. А пока не желаете ли посмотреть картины? Некоторые написаны моим мужем, другие — братом Луиджи. Я же пока пойду позаботиться о завтраке для охотников.
Я стал рассматривать картины, изображающие разные сцены из колонистской жизни и могущие занять место в первоклассном музее.
Я не успел еще придти в себя от изумления, как шум голосов привлек меня к окну.
В тени гигантского дерева несколько всадников спешились с лошадей.
Двое из них, очевидно, были слуги или пастухи, а двое других, должно быть, муж и брат Луиджи, которого я тотчас же узнал по ярко выраженному итальянскому типу.
В этот момент на дорожке появилась моя прелестная хозяйка и присоединилась к настояниям своего мужа, уговаривавшего молодого итальянца остаться завтракать.
Через минуту молодые люди входили в комнату.
— Мой муж Генри и мой брат Луиджи, — представила их очаровательная хозяйка.
Она не прибавила больше ничего и, прежде чем я успел назвать свою фамилию, стала им объяснять причину, приведшую меня сюда.
— О, разумеется! — вскричал англичанин, — мы с удовольствием дадим вам лошадь. Но отчего вам не остаться с нами один или два денька, может, за это время и лошадь ваша поправится?
Сказано это было таким приветливым тоном, что я не мог сомневаться в искренности его слов и остался.
Я провел три самых приятных дня моей жизни — часть у Генри, часть у Луиджи, жившего недалеко в другом доме, со своей женой, молодой американкой и почтенным отцом.
Честный Томассо так чудно ухаживал за моей лошадью, что через три дня она, к моему огорчению, совсем выздоровела, и я должен был проститься с моими очаровательными хозяевами, пообещав навестить их еще раз.
Глава LX. ХОЗЯИН-НЕЗНАКОМЕЦ
До самого моего отъезда я не знал фамилии моего хозяина.
Фамилия отца моей прекрасной хозяйки, синьора Франческо Торреани, переселившегося в Аргентинскую республику, упоминалась при мне несколько раз.
Живя совершенно новой жизнью, полной свободы, мои хозяева ничего не рассказывали о своем прошлом, а мне не доводилось их спрашивать.
Поэтому, как я уже сказал, я прощался с гостеприимным хозяином, не зная даже его имени.
Я заметил, что мой соотечественник избегал разговоров об Англии. Но его манеры, язык, умственное и нравственное развитие — все указывало в нем если не на высокое происхождение, то на прекрасное воспитание. Кто он и откуда?
Мое любопытство было так сильно, что я решился, наконец, его удовлетворить.
— Вы простите меня, — сказал я, — если после такого радушного приема я желал бы узнать ваше имя. Это не любопытство, а просто мне бы хотелось знать, кому я обязан своей благодарностью.
— Это правда, капитан, вы прожили у меня три дня и даже не знаете моего имени; это совсем не в английских привычках. Я прошу меня извинить, я, вспомнив старину, даже преподнесу вам свою визитную карточку. Кажется, у меня еще сохранилось несколько.
Он вернулся в дом и через минуту принес мне старую пожелтевшую карточку. Я поблагодарил, спрятал ее в карман и еще раз простился с гостеприимным хозяином.
Отъехав немного от дома, я не вытерпел, вытащил карточку и прочитал: «Генри Гардинг».
— Прекрасная фамилия, — подумал я. Мне совершенно не пришло в голову, что молодой «estanciero» пампасов мог иметь какое-нибудь отношение к Гардингам из Бичвуда.
Глава LXI. НАЙДЕННЫЙ НАСЛЕДНИК
Читатель, конечно, удивится моей непонятливости — каким образом я не узнал в Генри Гардинге моего старого знакомого?
Но я должен оговориться, что раньше видел его всего один раз, и то, когда он был мальчиком; мог ли я узнать в человеке с бронзовым лицом и большой бородой, более похожем на итальянца, чем на англичанина и предпочтительно говорящем на итальянском языке, школьника, совершенно мной забытого? Это, пожалуй, могло еще случиться, если бы я раньше узнал его имя.
