Лелек и Болек в Испании - Эдуард Павлович Петрушко
III
Утро напало на меня диким зверем. Долго не мог понять, где я нахожусь, железные жалюзи на окнах закрыты, темно, как у негра в известном месте. От тяжелой осенней обуви ноги затекли и ныли – я ее не снимал больше суток. Кожаная куртка прилипла к покрывалу и телу.
Горло болело, язык казался огромным и неуклюжим, царапавшим небо, в голове, как маятник, пульсировала тупая боль.
Вспомнив вчерашнюю «вечеринку», застонал от стыда. «Хоть без драк и ментов», – подумал я, соображая, как бы мне встать и дойти до холодильника. Чувство тревоги и непонимания кусали злыми псами. Поломанной раскладушкой, на непослушных ногах, цепляясь за стены, дополз до кухни и схватил из холодильника пиво.
Проглотил Хейнекен чуть ли не с банкой – задышал. Вторая зашла помедленней – сердце застучало, после третьей кровь загуляла, оживляя онемевшее тело. Посмотрел по сторонам, увидел страшный бардак: из чемодана вылетели вещи и валялись на полу, кухонная стойка, как куры насрали, стол в гостиной массивно уставлен бутылками, на полу – куски еды. Везде натыканы бычки, как иголки в подушечке, завершала картину ляжка хамона, которая валялась в углу с воткнутым в нее ножом. Картина Иеронима Босха.
Перемещаю непослушное тело до дивана и падаю камнем возле телевизора. Перерыв. Долго осматриваю стоящий на столе бар и думаю, что заставило купить нас этот безумный алкогольный микс.
Отдышался. Решил продолжить стабилизироваться с помощью вина «Бланко», благо стояла открытая бутылка и не надо было возиться с пробкой. Жизнь стала набирать обороты. Захотелось включить телевизор и посмотреть новости. Пульта на столе не увидел, а искать не было сил.
Со второго этажа, шкрябая когтями лестницу, спускает свое волосатое тело Сафрон. Он в трусах и летней кепке.
– Б..ля, сигнализация задолбала, только повернусь с бока на бок – начинает пищать, как мышь амбарная. Датчики стоят что ли? – и внимательно посмотрел на стол, заставленный бутылками. Я понимаю этот взгляд – приценивается, с чего начать.
Сафрон уверенно потянулся к Хеннесси. «Без разминки, не мельтешит», – подумал я. Лесик посмотрел по сторонам в поиске относительно чистого стакана и чуть позже плеснул в найденную емкость грамм 150 коньяка. Посмотрев в панорамное окно, за которым свистел ветер и увесистые тучи мяли друг другу бока, сказал незамысловатый тост:
– Погода говно, ну давай!
На блеск красноречия я не рассчитывал и молча опрокинул в себя стакан вина.
Молча наблюдаем, как ветер шатает деревья и гоняет летящие капли дождя. Я начинаю чувствовать себя человеком.
– А ты чего эту мочу гламурную пьешь? – не отрываясь от окна, спрашивает Лесик, – давай со мной по коньячку.
Коньяк легко обжег язык и приятным теплом скатился по пищеводу. Захорошело. Неожиданно Сафрон подпрыгнул, как газель, и почти истеричным голосом закричал:
– А где мои очки? На втором этаже их нет, – и начинает осматривать первый этаж.
Очки, которыми он хвастался в самолете, были куплены в ГУМе и весили под 300 американских долларов, поэтому их отсутствие доводило Сафрона до исступления. Найти что-либо в таком бардаке было сложно, Лесик бубнил:
– Я точно помню, что к девкам ездил в очках, – продолжая шарить между бутылками и грязной посудой.
– А с каких бубенчиков они тебе нужны были? Темно уже было, – стебался я.
– Да отож, – переходя частично на украинский, ответил Сафрон, – попонтоваться захотелось.
– Попонтовался? Крестьянин-суицидник, к шалавам в Gucci? Без очков бы не пустили? Или не дали бы? – продолжал пикироваться я.
– Да, налетел на триста бакинских, еще муха не сидела – пахли Италией, – сокрушался Лесик, переворачивая все на первом этаже, как бульдозер, сносивший старый дом.
Входит наш водитель – ворота и двери мы не закрывали по определению. Глаза красные, как перезрелые помидоры. Похож на побитого римлянина.
– Здорова, славяне! – и тут же спотыкается о чемодан, – порядок у вас идеальный, ноги бы не сломать.
– Привет, лишенец, – ответил я, запуская в себя дозу Хеннесси. Настроение налаживалось. Хотелось шутить и балагурить.
Лесик пробормотал что-то типа приветствия и продолжал, шумя, как дизель, переворачивать вещи. Николай непонимающе наблюдал за полуголым Сафроном, который в поисках очков наводил еще больший беспорядок на первом этаже. Меня это зрелище утомило, поинтересовался у водителя машиной, во что мне обойдется несдержанность к алкоголю и его смешивание:
– Извини, Коль, еще раз за машину – мы не можем не совершать ошибки, это часть нашей жизни, – философствую я. – Сколько должен за мойку?
– 100 евро мойка обошлась, больно ты ее забрызгал, – ответил прибалт. И, как будто оправдываясь, добавил: – Всю ночь ребята возились.
Цифра неприятно кусалась, но за косяки надо было платить, поэтому купюра зеленой птичкой нырнула в карман Николая, который удовлетворенно хрюкнул, выискивая место, куда бы присесть.
Тяжело дышащий Сафрон упал на диван рядом с Николаем и без подготовки сразу поставил ему задачу:
– Сгоняй в публичный дом, спроси про очки Gucci, я их перед отъездом купил, даже не погонял в них. Жаба камнем давит. Поспрашивай у этих детей Восточной Европы, может, вернут, – и, глядя на усталый вид Николая, добавляет: – Ты что под танк попал?
– Не, – замялся Николай, – машиной занимался. Ну погнал я, короче, – пятясь к двери, ответил Николай.
Лесик, травмированный отсутствием дорогих очков, искал утешение в Хеннесси.
– А что он такой ушатынный, Николя наш? – спрашивает Сафрон и закидывает вслед за коньяком себе в рот трехслойный бутерброд размером с пиццу.
– Машину на мойке всю ночь мыл. Я на 100-ку влетел, как и ты, – ответил я, только не выходя из машины. Надо было с тобой пойти, дом терпимости обрызгать, чтоб не расслаблялись.
Сафрон заржал своим лошадиным смехом и уверенно заявил:
– Давай забьемся – он сам машину все ночь натирал, а с тебя еврики срубил, якобы за стационарную мойку.
Наверное, оно так и было, спорить я не стал. Погода не менялась, ветер стучал в окно, средиземный дождь поливал окрестности.
Достав вторую Хеннесси, начали обсуждать Николая:
– Худой он, как дрыщ, экономит на еде. Я вчера видел, как он в магазине себе какую-то бурду на 9 евро взял. Наверное, лавровые листы сосут от голода, – закончил Лесик и опять зычно засмеялся. Закусывая, он глотал, как пеликан, здоровенные красные креветки.
– Давай дадим ему кликуху «Лавруха», – предложил я. Сафрон
