Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая
— Урод, — кратко констатировала Ротова.
— Кстати, об окнах, — вставил неугомонный Бижуцкий. — Был у меня в позапрошлом году такой случай…
— Я сам не против развода, — прервал его Нехорошев. — Более того, настаиваю на этом. Заявляю всем: я встретил другого человека и полюбил.
— Надеюсь, этот «человек» хотя бы женщина? — съехидничала Ротова.
— Женщина, женщина. Не чета вам. Молодая и красивая.
— Да вам, Сергей Владимирович, от нашей семьи никуда не деться. Вы же все без меня пропадете. И вы, и она.
— Мама, пусть уходит, — сказала Лиза. — Я его ненавижу.
— Вот и договорились, — усмехнулся Нехорошев. — Вот и выяснили отношения. А что, Лиза, думаешь, я не знаю, что ты вся в мать? Тоже постоянно чешется. Потому и мужей, и любовников меняешь. Придет сантехник краны крутить, ты уже трусики стягиваешь. Потому что с детства приучена не отказывать мальчикам, если просят. Сама мне рассказывала, что мама тебе говорила, как это полезно для развития растущего организма. С одиннадцати лет кувыркаешься, когда огонек там вспыхнул. Потушить не можешь.
— Да замолчи ты! — крикнула ему Лиза.
— Не угодно ли еще чаю? — нежным голоском проворковала Жанночка, которой я подал знак.
— Господа, сделаем небольшую передышку, — произнес я. — Мне надо отойти по делам. К моему возвращению постарайтесь хотя бы частично остаться в живых.
Все посмотрели на меня как на неожиданно заговоривший манекен. Жанночка стала сервировать стол. Бижуцкий бросился помогать ей.
В обыденной жизни я довольно серый и скучный человек. Вся энергия и пыл уходят в работу. Здесь поля моего сражения, мой Аустерлиц, а может быть, и будущее Ватерлоо. У меня нет противников, кроме меня самого. Я занимаюсь особой психотерапевтической практикой вот уже два года, с тех пор как был построен в лесопарке Загородный Дом. Так я называю свою клинику. Клинику легких неврозов. Невроз — такая штука, которая есть у подавляющего большинства населения земного шара. В России неврозами поражено практически 85 процентов народонаселения (женщин — больше). Есть у меня в клинике и стационарное отделение. Кое-кто является старожилом, например Бижуцкий. Но чаще я провожу недельные психотерапевтические курсы. «Гости» приезжают, общаются, выясняют отношения, расходятся по домам и появляются вновь. При этом они находятся в естественной среде обитания, среди родных и близких.
Когда-нибудь я напишу книгу о своем методе шоковой психотерапии. Я уже начал ее писать, а «живого» материала — хоть отбавляй. Кто же их будет лечить, эти 85 процентов, если не я? Прежде я работал врачом в государственном психоневрологическом диспансере, но это все не то. Мне нужна была моя собственная клиника, которая была бы подчинена моим исследованиям в этой области. И она появилась. Конечно, я создал собственную теорию психоанализа не на пустом месте. В основу были заложены фундаментальные разработки швейцарского врача-психиатра Морено и, отчасти, разумеется, Фрейда. Поскольку, что ни говори, а нижняя часть тела во многом определяет верхнюю. Святые люди к врачам-психиатрам не обращаются, мы лечим грешных. А я даже не столько лечу, сколько, как фотограф, проявляю негатив через провоцирующий конфликт. Невротик видит мир не в обычном, а в инфракрасном излучении, я же попросту в нужный момент включаю яркую лампу. Он от нее не слепнет, а прозревает. Хотя, честно признаюсь, случиться может всякое. Человеческий мозг — продукт до того сложный, что и космос в сравнении с ним иной раз кажется мал… Часто применяю особые приемы игры, которым Морено дал специфический термин «психодрама». Каждый человек во время этого действия выполняет какие-либо ролевые функции. Но об этом как-нибудь в другой раз. Сейчас меня ждали дела в левом кабинете, где потрескивали дрова в настоящем камине.
Прежде чем войти туда, я всего на несколько минут заглянул в свою главную «психоаналитическую лабораторию» и чуть отодвинул шторку с третьего фальшивого окна. То, что я увидел сквозь стекло, не улучшило моего настроения, но у меня профессионально крепкие нервы, а разум практически не подвержен эмоциям. Кстати, так же хорошо я переношу и физическую боль. Почему? Всего лишь результат контроля мозга над чувствами. Долгие годы тренировок и некоторые личные жизненные обстоятельства. Заперев дверь, я перешел к очередным «гостям». Так я называл их всех, со дня открытия Загородного Дома.
— А мы, батенька, уже уходить собрались! Пора, пора, засиделись, — такими словами встретил мой приход велеречивый «барин». Он тут, по-моему, веселил всю компанию. Женщина изящно курила тонкую сигарету в длинном мундштуке; второй мужчина, похожий на Грибоедова, вытирал платком слезы, выступившие от какой-то прозвучавшей до моего появления остроты Коленьки. Жан тоже смеялся.
— Вы знаете, мы тут чудесно провели время, — продолжил весельчак. — У вас тишина, покой. Мы заедем еще как-нибудь.
— Да-да, непременно, — кивнула аристократка.
— Хоть на следующей неделе! — заключил «Грибоедов». Фамилия его была, впрочем, вовсе не поэтическая — Маркушкин.
— А мы и рады будем, — сказал я. — А вы уверены, что вам больше ничего не нужно?
— Да чего же более, помилуйте! — отозвался Николай Яковлевич. — Вы ведь из моего прошлого, наверное, уже поняли, к чему я речь вел о русских писателях? Мы тоже втроем живем. И сосуществуем прекрасно. Нет, не в вульгарном смысле, поймите правильно, а в высшем, духовном. Лет этак почти двадцать назад я увел Нину у Александра Сергеевича прямо из-под венца, отчего он едва не вскрыл себе вены. Так, Саша?
— О да! — подтвердил Маркушкин. — Только вены я через шесть лет вскрыл, когда ты снова перешел мне дорогу. А тогда я собирался с Крымского моста прыгнуть.
— Разве? Ну, не важно. А спустя три года Александр Сергеевич мне отомстил. Нина сбежала с ним в Ялту, я развелся, а они поженились. Между прочим, я даже был свидетелем на свадьбе.
— Чистая правда, — улыбнулась Нина.
— Какие высокие отношения, — заметил я, а сам подумал: история его детства экстраполировалась на зрелые годы — тогда он не мог поделить с братом свою сестру, теперь, напротив, охотно делит любимую женщину с другом. Латентная шизофрения, по крайней мере у двух фигурантов из этой тройки.
— Дальше — больше, — продолжил Николай Яковлевич. — Проходит год. И Нина возвращается ко мне. Снова развод, и опять свадьба. Но на сей раз гораздо скромнее, а то мы бы непременно разорились с этими перманентными бракосочетаниями. В конце концов мы просто запутались: кому же должна принадлежать Нина? И заметьте, за всю жизнь мы в общем-то ни разу не поссорились. Что же поделаешь, если она любит нас обоих?
