Владимир Востоков - По следу «Одиссея»
— Да, да, свободно, пожалуйста, — обрадованно сказала одна из них.
Женщины переговаривались между собой полушепотом. Мужчина дымил, глядя куда-то в пространство. Судя по пустым тарелкам и тарелочкам, женщины уже пообедали и ждали официанта, чтобы расплатиться. Человек с «Одиссея» моментально определил, что мужчина не имеет к ним никакого отношения. Он отметил также, что верхняя губа у краснолицего сильно припухла. Все это ему не понравилось. Попасть в общество любителя подраться было бы совсем не кстати.
Официант все не подходил. Краснолицый мужчина, перед которым стоял графинчик с водкой и остывший непочатый бифштекс, налил себе из графинчика в фужер и вдруг обратился к соседу густым басом:
— Выпьешь со мной, приятель?
— Я не пью, — вежливо сказал пассажир с «Одиссея».
Мужчине это не понравилось.
— Ты не пьешь, они не пьют, — он кивнул на женщин, — мы не пьем. Только я пью. Зачем тогда пришлепали сюда?
Женщины склонились друг к другу и что-то тревожно шептали.
— Чего молчишь? — грозно спросил пьяный краснолицый.
— Я же вам сказал: не пью, — еще более вежливо объяснил человек с «Одиссея». Боясь назревавшего скандала, он решил уйти.
— Ну так выпей! — И с этим возгласом краснолицый выплеснул водку из фужера в лицо уже вставшему из-за стола человеку с «Одиссея».
Тот машинально правой рукой прикрыл залитые водкой глаза. А в это время краснолицый, потеряв равновесие, свалился со стула и ударился затылком об пол.
Женские крики, грохот, звон посуды…
Первым побуждением человека с «Одиссея» было бежать. Но он ничего не видел, глаза жгло огнем.
Одна из женщин, смочив носовой платок минеральной водой из бутылки, бросилась к нему на помощь.
Сбежались официанты и официантки, гам стоял невообразимый. А через минуту явились три дюжих парня с красными повязками на руках — дружинники…
Глаза у человека с «Одиссея» понемногу пришли в норму, но он понимал, что просто так ему отсюда уже не выбраться. И клял себя на чем свет стоит. И этого пьяного краснорожего обормота проклинал последними словами. Сейчас наверняка поведут в милицию, а при нем пистолет, да еще необычного образца, куча денег, документов разных… Что будет? Как выпутываться? Какая глупая неожиданность! А что, если все это подстроено?
Дружинники попросили человека с «Одиссея» отойти в сторонку. Возле него встал, загораживая путь к выходу, один из парней. Двое других подняли лежавшего обормота. Он все еще на ногах держался нетвердо.
— Так, — оказал один из дружинников, — накушались. — И обращаясь к женщинам: — Вы видели, что тут произошло?
— Да, да, — сказала та, что держала в руке мокрый платочек.
— Идемте с нами в отделение милиции. Здесь рядышком. Будете свидетелями.
Тут вмешалась официантка:
— Они со мной не расплатились. И этот тоже.
— Ну, так рассчитайтесь.
Женщины отдали деньги — их счет у официантки был готов. Официантка быстро составила счет краснолицего.
— Платите, — сказал дружинник тому в самое ухо.
Краснолицый помотал головой и тупо, как попугай, повторил, икнув при этом:
— Пла-а-тите.
Кто-то из сидевших за соседними столиками заразительно расхохотался, и вся сцена, выглядевшая до сего момента довольно безобразно, обрела комический оттенок. Было ясно, что какие-либо расчеты с находившимся, по терминологии боксеров, в состоянии грогги пьяным человеком бесполезны.
— Давайте счет, мы с него получим в милиции и занесем вам, — сказал официантке старший из дружинников.
И они отправились в отделение милиции — впереди трое об руку, за ними человек с «Одиссея», придерживаемый за рукав дюжим парнем, сзади две женщины. Больше желающих быть свидетелями не оказалось, да, собственно, дружинники никого больше и не приглашали.
Бородач мог бы, конечно, попытаться сбежать. Однако он хорошо успел рассмотреть дружинников и понимал, что и на дистанции сто метров и на тысячу они дадут ему большую фору. Значит, стрелять? Это уж верная крышка. Лучше пройти через милицию. Женщины, судя по всему, будут свидетельствовать в его пользу, они же видели, что не он начинал. И тут же в подтверждение своих мыслей он услышал голос той, что промывала ему глаза:
— Вы не бойтесь, мы все расскажем, как было. Это хам какой-то. Он и к нам приставал…
Отделение милиции оказалось совсем близко. Старший из дружинников коротко объяснил дежурному старшине, кого они привели.
— Документы, — сказал старшина.
Краснолицый уже более или менее очухался.
— А-а, начальничек! — шутовски воскликнул он. — Па-а-жалуйста! — Запустил руку в карман, достал совсем новенький паспорт.
Старшина развернул его, листнул странички.
— Что же это вы, Попов? Только-только срок отбыли, жить начали, и опять?
— Меня же в зубы и меня же опять?! — заорал Попов. — Во, смотри, начальник! — Он ткнул пальцем себя в верхнюю распухшую губу. — За что он меня, этот фраер?
— Неправда! — в сердцах воскликнула женщина, все еще сжимавшая в руке платочек. — Он его не бил.
— Обождите, гражданка, разберемся, — успокоил ее старшина и обернулся к человеку с «Одиссея»: — Ваши документы, гражданин.
Тот держал паспорт наготове.
— Та-а-ак, — произнес старшина, пролистав паспорт, и в голосе его определенно обозначилась вдруг некая мягкость. — Вы, значит, в Ижевске живете, гражданин Жолудев?
— Да. Был на юге, отдыхал. Вот решил ваш город поглядеть, и поглядел…
— Ничего, разберемся. — И к женщинам: — Ну, расскажите, как было дело.
Та, что с платочком, сказала, что они командированные из Москвы, а затем описала все по порядку. Из ее слов явствовало, что виноват только Попов, а Жолудев — пострадавший.
— Имеете что-нибудь добавить? — спросил старшина у второй женщины.
— Нет, она правду сказала.
— Ясно.
Старшина посоветовал дружинникам усадить Попова на скамью, стоявшую у стены, а сам принялся составлять протокол. Потом дал его женщинам прочесть и подписать, что те и сделали.
— Вы свободны. Спасибо, — сказал им старшина, и они ушли, улыбнувшись на прощание человеку по фамилии Жолудев, по имени Михаил Иванович, 1935 года рождения.
Он улыбнулся им в ответ и услышал голос старшины:
— Я сам из Ижевска, только пять лет уж не бывал. Как там, новую гостиницу-то построили наконец?
— Построили.
— Наш дом как раз на том месте стоял, а теперь старики мои у сестры живут, в Коломне. Там им лучше. А я тоже в отпуске был, только вчера вернулся.
Старшина был настроен благожелательно. Видно, он от рождения был мягок и общителен.
