Владимир Востоков - По следу «Одиссея»
— Это какое-то недоразумение, мистер Гросченк. Мне доложили, что все пассажиры на месте.
— У нас на теплоходе есть только один бородач, и мы готовы его вам предъявить, — вставил Фред.
— Извините, господа, но долг службы заставляет меня еще раз проверить документы и пассажиров. — Майор Гроженков сразу стал очень официален.
— Пожалуйста, пожалуйста, но вы напрасно, господин майор, беспокоитесь. Ваши люди ошиблись. Клянусь честью. У нас триста пассажиров и триста паспортов налицо, — уверенно заявил старпом.
— С документами у вас вроде бы все в порядке, но я на службе, господа, и прошу вас помочь мне организовать вторичную проверку, — решительно возразил Гроженков.
Они все прошли в каюту капитана. Сержант нес ящичек с паспортами.
Капитан и майор Гроженков сели к столу, старпом остался стоять у двери, сержант поставил ящичек на стол.
— Дайте, — сказал Гроженков сержанту, протягивая руку.
Сержант достал из ящичка паспорт. Майор раскрыл его, положил фотографией вверх перед капитаном. — Нам нужно взглянуть на этого пассажира.
Капитан кивнул старпому, старпом скользнул к столу, бросил мимолетный взгляд на паспорт и быстро вышел из каюты.
В неловком молчании прошло несколько минут. Капитан и Гроженков не глядели друг на друга. Наконец, майор не выдержал:
— Да вы не волнуйтесь, мистер Ксиадис, сейчас все выясним.
И тут в каюту, сопровождаемый старпомом, шагнул бородатый человек.
— Добрый вечер, — сказал он по-немецки.
— Добрый вечер, — ответил майор и посмотрел на сержанта.
Тот в смущении кивнул головой: мол, да, этот самый.
— Я вам больше не нужен? — спросил бородатый и оглянулся с улыбкой на стоявшего позади старпома.
— Извините, — сказал майор.
Пассажир, поклонившись, вышел. Старпом продолжал стоять у двери.
В голове у капитана Ксиадиса творилась какая-то чертовщина. Да, старпом предъявил пограничникам бородатого пассажира, но это был темноволосый господин, один из тех двух, кого капитан считал важными персонами. На посадке в автобус он видел другого бородатого, блондина. Тот был неузнаваемо переодет. Но в таком случае почему же он, дьявол его побери, не срубил бороду на берегу?! Может, торопился? А может, он, Ксиадис, все-таки ошибается? Нет, нет, капитан Ксиадис ошибаться не умеет!
Майор Гроженков поднялся, козырнул капитану.
— Ну вот, сэр, все отлично. Счастливого плавания в советских водах.
Ксиадис тоже встал.
— Я вас провожу.
Старпом следовал за ними как привязанный. Капитан несколько раз покосился на него, недовольно покашливая в кулак. Наконец, приказал через плечо:
— Идите на мостик.
Старпом отстал.
У трапа, пожимая Гроженкову руку, Ксиадис выдохнул тихой скороговоркой:
— А все же, мне кажется, один ушел. Я видел — он садился в автобус на Махинсчаури.
— Махинджаури, — машинально поправил Гроженков.
— Да, да!
— Спасибо, капитан.
Гроженков снова козырнул и сбежал по трапу на пирс, где его поджидал сержант.
Бородатого выследить не удалось. Ушел. Несколько дней спустя полковник Марков и майор Павел Синицын, обсуждая это дело, разговаривали в кабинете полковника.
— Гость-то, видно, из того же гнезда, — сказал Павел.
— Похоже, — согласился полковник. — Почерк один.
Марков имел в виду тот давний эпизод, когда агент зарубежного разведцентра Уткин, засланный в СССР на долгое оседание, сошел с туристского лайнера в Одессе, а вместо него вернулся на борт другой. Цель засылки Уткина оставалась пока неясной. Теперешний вариант имел другую окраску, но принцип оставался тот же. Павел молчал, и полковник Марков подытожил:
— Ну, что ж, их понять можно. Тогда все сошло гладко, а от добра добра не ищут. Ты вот что… — Он повертел в руке спичечный коробок. — За Уткиным наблюдение усилить. Не к нему ли это?
К Уткину, жившему уже четыре года в Свердловске, мирно работавшему там сначала шофером, затем электриком на заводе, а в последний год техником на телефонном узле и находившемуся под наблюдением КГБ, никто не явился ни через день, ни через два. Но сам Уткин 20 мая вдруг подал заявление об уходе по собственному желанию, выписался и уехал в Челябинск.
Возник вопрос: почему Уткин, четыре года безвыездно сидевший на приколе, вдруг проявил охоту к перемене мест? Чтобы ответить на него, необходимо было время.
Глава вторая
Человек с «Одиссея»
От Махинджаури, куда светловолосый пассажир «Одиссея» добрался рейсовым автобусом, путь его лежал на север, и ехал он, если можно так выразиться, на перекладных, то есть на попутных машинах. Обычно на окраине очередного населенного пункта он «голосовал», и кто-нибудь обязательно его подсаживал. Это были автомобили самых различных марок и назначений — и «Жигули», и самосвалы, и молоковозы, и легковые со строгими надписями по борту: «Связь» или «Специальная», а один раз его подвез даже огромный желтый автокран КрАЗ. У пассажира был только черный потертый портфель, и это намного облегчало путешествие. Плохо ли, хорошо ли, но на четвертые сутки он добрался до большого города С.
Именно такой способ передвижения был обусловлен инструкцией, данной ему центром. Железнодорожный транспорт инструкция категорически исключала.
Но, кроме необходимости передвигаться к намеченному пункту оседания, существовала еще необходимость как-то питаться. По инструкции он должен был покупать пищу в магазинах, то есть жить на сухомятке. В крайнем случае разрешалось пользоваться небольшими кафе и закусочными, но ни при каких условиях не появляться в ресторанах. А спать ему рекомендовалось где угодно, но только не в гостиницах и вокзалах. Так оно и шло до города С.
И вот человек с «Одиссея» в С. позволил себе слегка отклониться от инструкции — зашел пообедать в один из ресторанов и пожалел об этом.
Была суббота, третий час дня. Ресторан оказался заполненным чуть ли не до отказа.
«Тем лучше», — подумал истосковавшийся по горячему человек, выбирая из нескольких свободных мест то, которое было бы подальше от прохода, делившего зал, как косой пробор на голове, на две неравные части.
Ему приглянулся столик, за которым сидели спиной к двери две женщины, а напротив них дымивший сигаретой мужчина лет под сорок с крупным красным лицом. Он был явно нетрезв и явно скучал.
Человек с «Одиссея» подошел, спросил у женщин, свободно ли четвертое место. Женщинам было лет по тридцать, и они чем-то неуловимо походили друг на друга.
