Николай Прохоров - Комендант брянских лесов
— Хорошо, сейчас пойду собирать, — несколько успокоившись, сказал Парфен.
— А сами вы, надеюсь...
— Нет уж, благодарствуйте, — не дал договорить ему Парфен. — Останусь здесь. Чего мне, старику, уходить? Не бог весть как умна стратегия прыгать с места на место...
На этом, как говорится, инцидент был исчерпан. Если не считать, что Парфен ушел хмурым, что сильно огорчило командира.
Строясь в колонну, отряды подтянулись к опушке леса, готовые выступить в поход. С запада тяжело поднималась темно-синяя туча. Она медленно отрывалась от леса, обнажая свой нижний разорванный край, окрашенный багрянцем. В лесу начало темнеть.
Колесов подошел к Парфену, отозвал его в сторонку.
— Вы не сердитесь на меня, Порфирий Дмитриевич. Я не хотел вас огорчить, — с чувством сказал командир.
— Ну что там вспоминать, — ответил Парфен, прощаясь с Колесовым. — Удачного вам пути. Возвращайтесь скорее сюда.
Лес сразу опустел. Остались только две небольшие группы партизанских подрывников. Проводив отряды, мы возвращались обратно тем же путем. Но знакомые места вдруг сделались неприветливыми, пугали своей молчаливой угрюмостью. Туча расползлась по небу, закрыла все просветы в лесу, и деревья обступили нас со всех сторон, словно боясь, чтобы мы не ушли вслед за товарищами.
Тяжелое чувство одиночества овладело нами. Мы шагали тихо, с опаской, настороженно прислушиваясь.
Был август. Птицы уже не пели. Только зловеще где-то ухал филин. Подрывники двигались молча, словно в предчувствии беды.
— Что, ребятки, носы повесили? Пойдемте-ка ночевать ко мне, — с необычной для него теплотой в голосе сказал Парфен, угадавший наше настроение. — В лесу нам нечего грустить. Это наш друг и защитник.
Мы сразу приободрились, вспомнив, что сам «комендант» брянских лесов с нами. В этот момент его в шутку кем-то данный титул приобрел для нас новый ощутимый смысл.
— А найдется у тебя, Парфен, место для десяти человек?— заискивающе спросил Семка Голубцов, оставшийся с нами в качестве проводника.
— О месте неча печалиться. Лес большой, каждый кустик ночевать пустит, — ответил старик.
Он привел нас в свою землянку, врытую в берег крутого оврага, заросшего кустарником. Это было старое, неизвестно когда и кем сооруженное жилье. Поселившись, Парфен расчистил землянку, забрал стены молодыми сосновыми бревнами, расколотыми надвое, вывел наружу тесовую трубу. Внутри было темно и удушливо пахло прелью.
С Парфеном остались в землянке его сын, пятнадцатилетний подросток Петя, встретивший нас у землянки с винтовкой в руке, и старик-односельчанин.
— Скучно стало без народа, как после покойника, — заметил старик, зажигая фонарь «летучая мышь».
— Не каркай попусту, — остановил его Парфен, — собери лучше что-нибудь поесть людям.
— Это мы в один миг спроворим, — весело засуетился старик, привыкший, видно, беспрекословно повиноваться Парфену.
Он достал откуда-то сала, свежего меду в сотах и пресных лепешек.
— Медок липовый, душистый, — похвалил старик. — Это приношение колхозников. А за хлебушек извиняйте. Весь отдали сегодня переселенцам в дорогу.
Мы наскоро перекусили, выставили часового и, не раздеваясь, вповалку, улеглись на полу, устланном сеном.
На новом месте сон был тревожным и некрепким. В землянке было душно. Мы все проснулись рано, с рассветом, и поспешили на воздух. Но Парфен опередил нас.
— Умываться вот туда идите, к роднику, — сказал он, подходя с ведром воды.
Когда обутрилось, старик, угощавший нас ужином, наварил полное ведро свежей картошки и на жестяном противне нажарил сала. Расположившись на траве, поодаль от землянки, мы сели завтракать. Но едва успели приступить к роскошному угощению, как с двух сторон леса, почти одновременно, грянули два артиллерийских залпа. Люди сразу перестали жевать, прислушиваясь. Старый кашевар остановился с разинутым ртом, вопросительно глядя на Парфена. Прошло две-три минуты, раздалось еще два выстрела, потом один. Над лесом свистели невидимые снаряды и рвались с продолжительным гулом.
Рамасухский лес сравнительно небольшой. Артиллерийским огнем, пожалуй, можно было достать любую точку на его территории. Обстрел велся наугад, снаряды рвались то в одной, то в другой стороне леса. Нашей небольшой группе они, конечно, не могли причинить вреда, но все же мы чувствовали себя неспокойно.
На протяжении всего дня, через каждые пятнадцать-двадцать минут, с какой-то тупой аккуратностью приближался отвратительный свист, и каждый из нас тревожно прислушивался, стараясь определить, где должен лечь снаряд.
— Пускай стреляют, коль припасов некуда девать, — говорил Парфен, — жалко только деревьев много погубят, подлые люди.
Мы весь день старались разгадать, с какой целью немцы ведут обстрел. Если это артиллерийская подготовка перед наступлением, то она очень затянулась. День был уже на исходе, да и «цель» для обстрела слишком велика. Судя по тому, что ночью не было слышно боя, отряды прошли за Десну благополучно. Вместе с тем противник, несомненно, осведомлен об этом. Огромная колонна людей двигалась, по крайней мере, мимо десятка сел, затемно она не могла преодолеть всего пути.
Взвешивая все эти очевидные факты, мы тем более не могли постигнуть смысла предпринятого гитлеровцами обстрела.
Чтобы ответить фашистам на их выходку, мы решили ночью двумя группами отправиться на операцию — заминировать шоссейную дорогу, что идет через Рамасуху на Трубчевск, и железную дорогу на перегоне Почеп — Брянск. Но Парфен объявил, что он хочет отлучиться из лагеря, и просил подождать его возвращения. Ему нужно было встретиться с кем-то. В землянке он нам ночевать не советовал.
— Плащ-палатки есть у всех. Ложитесь где-нибудь в молодом сосняке. Он растет густо, и в нем сухо. Да чтобы, упаси бог, часовые не спали! — строго предупредил Парфен.
— Давай я с тобой пойду, комендант, одному неудобно,— предложил Семка Голубцов. Но старик отказался от его услуг:
— Обойдусь без тебя, Сема. Мне свидетелев не надо.
Прихватив свой карабин, Парфен зашагал, встряхивая на ходу торчащим в сторону правым ухом малахая. Нам оставалось только ждать его.
Вечером стрельба прекратилась, мы проспали спокойно и утром встали, когда уже начало сильно пригревать солнце. Артиллерийские снаряды свистели теперь реже, чем вчера.
— Тятька не пришел? — с тревогой спросил проснувшийся Петя.
— Да ты не беспокойся, голубок, придет, — ласково ответил старый кашевар, хлопотавший у костра. — Парфен у нас башковитый, любого германца вокруг пальца обведет. Вот-вот нагрянет.
