Марк Твен - Банковый билет в 1.000.000 фунтов стерлингов
— Но, любезный другъ, я не могу сдѣлать вамъ этихъ заказовъ, если вы не можете ждать уплаты неопредѣленное время или размѣнять этотъ билетъ.
— Неопредѣленное время! Это слабое слово, сэръ, слабое слово! Вѣчно — вотъ настоящее слово, сэръ. Тодъ, заверни эти вещи и отправь ихъ сейчасъ же джентльмену, куда онъ прикажетъ. Мелкіе заказчики могутъ подождать. Запиши адресъ джентльмена и…
— Я перемѣняю квартиру. Я зайду сюда и оставлю вамъ свой новый адресъ.
— Отлично, сэръ, превосходно. Одну минуточку… позвольте мнѣ проводить васъ, сэръ. Вотъ… Добрый день, сэръ, будьте здоровы.
Ну, читатель, понимаете-ли вы, что случилось? Я свободно принялся покупать все, что мнѣ было необходимо, и требовалъ, чтобы мнѣ размѣняли мой билетъ. Черезъ недѣлю я былъ великолѣпно одѣтъ съ головы до ногъ, со всей подобающей роскошью и со всѣми удобствами, и поселился въ дорогомъ частномъ отелѣ, въ Ганноверскомъ скверѣ. Здѣсь я и обѣдалъ, но завтракать я постоянно ходилъ въ скромный трактиръ Гарриса, туда, гдѣ я впервые отобѣдалъ на свой билетъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ. Благодаря мнѣ, Гаррисъ пошелъ въ гору. Повсюду разнеслась молва, что иностранецъ-оригиналъ, у котораго въ карманахъ жилета лежатъ банковые билеты въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ, сталъ покровителемъ этого трактира. Этого было достаточно. Изъ бѣдняка, перебивавшагося, какъ говорится, изъ кулька въ рогожку, едва сводившаго концы съ концами, Гаррисъ превратился въ знаменитость и отъ посѣтителей не было отбою. Онъ былъ такъ признателенъ мнѣ, что заставилъ меня почти насильно взять у него взаймы денегъ; и такъ, будучи нищимъ, я имѣлъ деньги для своихъ расходовъ и жилъ, какъ истый богачъ и вельможа. Я понималъ, что рано или поздно все это величіе разсыпется въ прахъ, но я уже попалъ въ водоворотъ и долженъ былъ либо выплыть изъ него, либо потонуть въ немъ. Какъ видитъ читатель, ожиданіе неминучей бѣды вносило серьезный, отрезвляющій, даже трагическій элементъ въ положеніе вещей, которое иначе было бы просто на-просто смѣхотворнымъ. Ночью, въ темнотѣ, передо мной постоянно выступала трагическая сторона дѣла, мнѣ постоянно слышались предостереженія, угрозы; и я стоналъ и ворочался, а сонъ бѣжалъ отъ моихъ глазъ. Но при яркомъ дневномъ свѣтѣ трагическій элементъ блѣднѣлъ и исчезалъ, а я шелъ на свѣжій воздухъ и былъ счастливъ до головокруженія, до опьяненія, если такъ можно выразиться.
И въ этомъ не было ничего удивительнаго; вѣдь я сдѣлался одной изъ знаменитостей столицы міра, это порядкомъ вскружило мнѣ голову. Не нашлось бы газеты — англійской, шотландской или ирландской — гдѣ бы ни упоминалось иногда по нѣсколько разъ о «человѣкѣ съ милліонами фунтовъ стерлинговъ въ карманѣ жилета» и о его послѣднихъ дѣйствіяхъ и рѣчахъ. Сперва отзывы эти помѣщались въ концѣ столбца новостей личнаго характера; затѣмъ я очутился впереди представителей соединеннаго королевства, даже впереди баронетовъ, далѣе — впереди бароновъ и такъ далѣе, и такъ далѣе, постоянно подымаясь, по мѣрѣ того, какъ возростала моя извѣстность, пока наконецъ я не достигъ возможно высшаго предѣла восхожденія; тутъ я и остался, получивъ старшинство надо всѣми герцогами не-королевской крови и надъ всѣми духовными особами, исключая примаса всей Англіи. Но замѣтьте, это еще не была громкая слава; пока я пріобрѣлъ только извѣстность. Затѣмъ наступила высшая степень повышенія, — такъ сказать торжественнаго посвященія, — въ одно мгновеніе ока бренный шлакъ моей извѣстности превратился въ нетлѣнное золото славы: «Punch» выпустилъ мою каррикатуру! Да, теперь я сталъ важнымъ лицомъ; положеніе мое было упрочено. Надо мною могли еще подшучивать, но съ почтеніемъ, безъ неучтиваго хихиканья; странности мои могли вызывать улыбку, но отнюдь не насмѣшку. Время для насмѣшекъ ушло навсегда. «Punch» изобразилъ меня всего обвѣшаннаго тряпьемъ, которое я промѣниваю лейбъ-гвардейцу на лондонскую башню. Ну, можно вообразить себѣ, что сталось съ молодымъ повѣсой, на котораго до того времени никто и никогда не обращалъ вниманія, а теперь вдругъ ему стоило только разинуть ротъ, и всякое его слово подхватывалось на лету и повторялось на всѣ лады; стоило ему выйти на улицу, — онъ слышалъ переходившіе изъ устъ въ уста возгласы: «Вотъ, онъ идетъ! это онъ!»; за завтракомъ на него глазѣла цѣлая толпа; едва онъ показывался въ оперной ложѣ, тысячи биноклей направлялись на него. Ну, словомъ, я по цѣлымъ днямъ купался въ славѣ — вотъ сущность всего, что было.
И знаете-ли, читатель, я сохранилъ также мою старую истрепанную пару и отъ времени до времени появлялся въ ней на улицѣ, чтобы имѣть старое удовольствіе покупать равныя дешевыя вещи и выслушивать дерзости, а затѣмъ поражать нахала на смерть этимъ банковымъ билетомъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ. Но я вскорѣ долженъ былъ отказаться отъ этого удовольствія. Благодаря иллюстрированнымъ газетамъ, мои доспѣхи получили такую широкую извѣстность, что, когда я выходилъ въ нихъ, меня тотчасъ-же узнавали и шли за мною толпой, а если я пробовалъ что-нибудь купить, хозяинъ лавки предлагалъ мнѣ весь свой товаръ въ кредитъ, прежде чѣмъ я успѣвалъ достать изъ кармана свой билетъ.
На десятый день своей славы я отправился отдать честь своему флагу, — засвидѣтельствовать свое почтеніе американскому посланнику. Онъ принялъ меня съ подобающимъ энтузіазмомъ, попенялъ мнѣ, что я такъ поздно исполнилъ свою обязанность и сказалъ, что единственное средство получить его прощеніе, это — занять мѣсто за его сегодняшнимъ званымъ обѣдомъ, оставшееся вакантнымъ вслѣдствіе нездоровья одного изъ приглашенныхъ гостей. Я изъявилъ свою готовность и мы разговорились. Оказалось, что его отецъ и мой отецъ были въ дѣтствѣ школьными товарищами, затѣмъ позднѣе учились вмѣстѣ въ университетѣ и до самой смерти моего отца оставались закадычными друзьями. Поэтому онъ просилъ настоятельно, чтобы я бывалъ у него въ домѣ запросто всегда, когда я свободенъ, и разумѣется я очень охотно принялъ его приглашеніе.
На самомъ дѣлѣ я принялъ его не только охотно, а съ радостью. Когда наступитъ крахъ, онъ можетъ такъ или иначе спасти меня отъ окончательнаго крушенія; я не зналъ, какъ это будетъ, но онъ долженъ былъ придумать какое-нибудь средство. Я не рискнулъ довѣрить ему свою тайну теперь, когда было уже поздно, что я поторопился бы сдѣлать въ самомъ началѣ моей ужасной карьеры въ Лондонѣ. Нѣтъ, я не могъ теперь отважиться на такое признаніе, я слишкомъ глубоко погрузился въ бездну, т. е. слишкомъ глубоко для того, чтобы рисковать откровенностью передъ такимъ недавнимъ другомъ, хотя съ моей точки зрѣнія я еще не перешелъ предѣла своей глубины. Потому что, читатель долженъ знать, что при всѣхъ моихъ заимообразныхъ расходахъ и издержкахъ, я строго держался въ границахъ моихъ средствъ, — я хочу сказать, въ предѣлахъ моего жалованья. Конечно, я не могъ знать размѣра своего будущаго жалованья, но у меня было довольно вѣское основаніе для оцѣнки того факта, что если я выиграю пари, то получу возможность выбрать любое мѣсто изъ находящихся въ распоряженіи у того богатаго стараго джентльмена, если только окажусь способнымъ занять это мѣсто — а я непремѣнно докажу свою пригодность, — въ этомъ я не имѣлъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Что же касается до пари, я ни чуточки не безпокоился о немъ: мнѣ всегда везло въ пари. Смѣта моего жалованья была отъ шестисотъ до тысячи фунтовъ стерлинговъ въ годъ; положимъ, шестьсотъ въ теченіе перваго года, а затѣмъ оно подымалось изъ года въ годъ, пока, благодаря явнымъ заслугамъ, оно не достигнетъ высшей цифры. Въ настоящую минуту мой долгъ равнялся только моему жалованью за первый годъ. Каждый старался дать мнѣ денегъ взаймы, но я отклонялъ большую часть такихъ ссудъ подъ тѣмъ или инымъ предлогомъ, такимъ образомъ мой денежный долгъ равнялся только 300 фунтовъ стерлинговъ; другіе же 300 фунтовъ представляли мои расходы на жизнь и мои покупки. Я полагалъ, что жалованья второго года хватитъ мнѣ на остатокъ этого мѣсяца, если я буду благоразумнымъ и экономнымъ, и я намѣревался взять себя въ руки. По окончаніи моего мѣсяца, вернется изъ своего путешествія мой хозяинъ и мои дѣла опять придутъ въ надлежащій видъ, такъ какъ я сейчасъ же распредѣлю между моими кредиторами мое двухгодовое жалованье юридическимъ порядкомъ, а затѣмъ примусь съ чистой совѣстью за работу.
