Роберт Стивенсон - Новые арабские ночи
— Ваши подозрения начинают мне, Ролльс, надоедать, — говорил старик. — Я вам говорю, что я делаю, что могу. В одну минуту миллионов не схватишь рукой. Разве я не поддерживаю вас, совершенно постороннего мне человека, по своей доброй воле? Разве вы не пользуетесь широко моей щедростью?
— За счет будущих благ, мистер Ванделер, — поправил его собеседник. — Ведь это все дается мне в долг и потом вычтется.
— Ну, в долг, если это вам больше нравится. И не по доброй воле, а только из-за выгоды, — с сердцем возразил Ванделер. — Я не стану спорить из-за слов. Дело так уж дело, а с вами делать дело очень трудно при подобных условиях. Что-нибудь одно — или вы доверьтесь мне, или уж оставьте меня и найдите себе кого-нибудь другого. Но только покончите, ради самого Господа, раз навсегда с этими вашими иеремиадами.
— Я начинаю узнавать людей, — отвечал младший, — и вижу, что вы со мной неискренни, поступаете нечестно. Другого выражения не подберу. Вам хочется удержать алмаз за собой, вы не решитесь это отрицать, я знаю. Я понял причину ваших оттяжек и отсрочек, вам хочется выждать время, вы настоящий охотник за алмазами, это верно, и рано или поздно тем или другим способом, не мытьем так катаньем вы добьетесь своего. Но я говорю вам, довольно. Остановитесь. Не выводите меня из терпения. Еще один шаг дальше — и я устрою вам сюрприз.
— Не угрожайте, пожалуйста, не страшно, — возразил Ванделер. — Палка-то ведь о двух концах. Мой брат сейчас в Париже. Полиция поставлена на ноги. И если вы не перестанете надоедать мне своим мяуканьем, то я сам приготовлю некоторый сюрприз для вас, мистер Ролльс. Но только это будет уже раз навсегда. Вы поняли, или я должен повторить вам все опять на еврейском языке? На свете всему бывает конец, пришел конец и моему терпению. Так вот-с — вторник, в семь часов. Ни на один день, ни на один час позднее. Ни на малейшую долю секунды, хотя бы дело шло о спасении вашей жизни. Если же вы не желаете ждать, то убирайтесь вон, провалитесь хоть в тартарары, мне все равно, и будьте здоровы!
С этими словами диктатор встал со скамейки и пошел по направлению к Монмартру, с самым свирепым видом, тряся головой и размахивая палкой, а его собеседник остался на месте в полном унынии.
Фрэнсис был просто вне себя от ужаса и удивления. Его чувства были оскорблены и возмущены до последней степени. С какой надеждой, с какой нежностью в сердце садился он на скамью — и к какому пришел разочарованию и отвращению! Старик мистер Скримджиэр, думалось ему, гораздо добрее и благонадежнее этого опасного и жестокого интригана. Однако он сохранил в себе полное присутствие духа и не упустил ни одной минуты, а сейчас же погнался по горячему следу за диктатором.
Старый джентльмен шел быстрым шагом вперед, подгоняемый яростью, и дошел до своего дома, ни разу не оглянувшись назад.
Его дом находился на улице Лепик, с которой открывается вид на весь Париж, и где такой чистый воздух от окрестных холмов. Дом был двухэтажный с зелеными оконными ставнями. Все окна, выходившие на улицу, были плотно закрыты. Из-за высокой ограды сада видны были вершины деревьев, а сама ограда, кроме того, была еще прикрыта cheveux de frise. Диктатор остановился, достал из кармана ключ, потом отпер калитку и вошел во двор.
Фрэнсис огляделся кругом. По соседству с домом было пустынно. Дом стоял одиноко в саду. Сначала ему показалось, что больше нечего и осматривать, но когда он во второй раз поглядел кругом, то увидел рядом другой большой дом, одно из верхних окон которого выходило как раз в тот же сад. Он прошел мимо этого дома и увидел билетик с объявлением о сдаче помесячно комнаты без мебели. Он зашел, спросил и узнал, что окно в сад диктатора принадлежит как раз к одной из сдающихся комнат. Фрэнсис тут же заплатил вперед и поехал в гостиницу за своим багажом.
Старый джентльмен мог быть и не быть его отцом, Фрэнсис мог напасть, но мог и не напасть на верный след, но в одном он был убежден, что он добрался случайно до какой-то интереснейшей тайны, и эту тайну он задумал узнать до конца.
Из окна комнаты, нанятой Фрэнсисом Скримджиэром, виден был, как на ладони, весь сад при доме с зелеными ставнями. Под самым окном рос красивый, развесистый каштан, а под ним в тени стояли два простых деревянных стола, за которыми в летнюю жару, вероятно, обедали. Везде в саду была густая трава, но между столами и домом шла усыпанная песком дорожка от веранды к садовой калитке. Осматривая местность через промежуток между створками венецианского ставня, которого он, из осторожности, не открыл совсем, чтобы не обратить на себя внимание, Фрэнсис ничего особенного не заметил относительно образа жизни обитателей дома, кроме очевидной любви к таинственности и уединению. Сад был похож на монастырский, а дом напоминал тюрьму. Зеленые ставни были везде закрыты, дверь на веранду затворена. В саду, насколько можно было заметить при вечернем солнце, не было никого. Только маленькая струйка дыма, выходившая из трубы, указывала на то, что в доме живут люди.
Не желая предаваться праздности, а желая придать известный колорит своему образу жизни, Фрэнсис купил себе геометрию Евклида на французском языке и занялся теперь ею, положив книгу на чемодан, и усевшись на полу, так как в комнате не было ни стола ни стула. Время от времени он вставал и рассматривал дом с зелеными ставнями, но окна его были по-прежнему закрыты, а сад пуст.
Только поздно вечером он был несколько вознагражден за свое неослабное внимание. Между девятью и десятью часами раздался громкий, пронзительный звонок, который вывел его из дремоты. Он подбежал к своему наблюдательному посту и сперва услыхал громкое щелканье замков и задвижек, а потом увидел мистера Ванделера с фонарем в руках, в черном бархатном халате и такой же ермолке. Обитатель дома с зелеными ставнями сошел с веранды и направился к воротам. Опять загремели засовы и щеколды. Через минуту Фрэнсис увидел, что диктатор провожает в дом при слабом неверном свете фонаря какого-то субъекта самой непредставительной и даже подозрительной наружности.
Через полчаса посетителя тем же порядком выпроводили на улицу. Мистер Ванделер поставил фонарь на один из деревянных столов и под листвой каштана стал жокуривать, о чем-то глубоко раздумывая, свою сигару. Фрэнсис следил за ним сквозь просвет в листве и видел, как он затягивается, как стряхивает пепел. Сигара была почти уже докурена, как из дома послышался голос молодой девушки, которая сообщила старику который час.
— Сию минуту! — отозвался Джон Ванделер.
Он бросил окурок сигары, взял фонарь и скрылся в темноте на веранде. Дверь заперли, и дом погрузился опять в полную темноту. Как ни напрягал свое зрение Фрэнсис, он не мог разглядеть за ставнями ни малейшей полоски света и сделал из этого правильный вывод, что спальни находятся на другой стороне дома.
