Сердце Дракона. Двадцатый том. Часть 2 - Кирилл Сергеевич Клеванский
Огненные духи, некогда олицетворявшие разрушение, теперь воплощали странное спокойствие. Они превратились в матовые лепестки, застывшие в томном пируэте, порхающие вниз под неизбежным притяжением гравитации.
Их падение был зрелищем, которое на мгновение сумело создать картину безмятежности на широком полотне схватки Древних. Среди хаотичного танца огня и мороза вдруг возник момент неподвижности; преходящая пауза, когда разрушение оборачивалось образом сюрреалистической красоты, свидетельством причудливой поэзии, присущей, возможно, лишь тем, кто сражался чаще, чем другие дышали.
Однако мираж оказался вдребезги разбит восходящей волной невидимой силы.
Пепел, чью волю не сломить ни льдом, ни холодом, ни мраком, согнул ладонь в направлении падающих птиц. Его пальцы прочертили древние узоры в холодном воздухе, а губы прошептали заклинание старше, чем некоторые горы в мире смертных.
От волшебника, пропитывая воздух и обволакивая замерзшие птицы, начало исходить сияние. Сперва мягкое и теплое, представшее простым мерцанием, оно внезапно разрослось в ослепительное инферно.
Ледяные фениксы замерли в воздухе, застыв между финалом своего низвержения и огненной бурей пылающих небес. На краткий миг они затрепетали на краю пропасти трансформации, оказавшись под напором двух конфликтующих стихий. Затем, по взмаху руки волшебника, ледяные перья задрожали, их морозные очертания рассыпались, и на их месте появилось сияние синего пламени.
Шары огня, буквально рычащего от гнева и жажды битвы, уплотнялись, превращаясь в искры далеких звезд, а затем россыпью драгоценных камней они устлали небо от горизонта до горизонта.
Вспышками неуловимых метеоров, они пикировали, оставляя длинные шлейфы горящего воздуха.
Мэб ударила посохом о землю и вихрь непроглядной метели поднялся из-под её ног. Белоснежной стеной он вытянулся так высоко, что уже нельзя было различить, где заканчивается магия королевы и начинается пылающий небосклон.
Не утихала битва огня и льда.
Снежинки на пути пылающих искр шипели и лопались, превращаясь из свистящей пурги в потоки ледяных осколков и горячего пепла. Этот потусторонний дождь обрушился на магический щит Мэб, породив мелодию из шипения и треска; меланж льда и угля, встретившихся в эпическом столкновении стихий.
Поле битвы под дуэлянтами пульсировало отголосками их сил, стоявших куда выше простых Правил. Ландшафт превратился в постоянно меняющийся холст, вновь и вновь покрываемый чередующимися мазками ледяного мороза и обжигающего пламени.
Каждая струя пламени, брошенная магом, танцевала в воздухе, представляя собой извивающуюся ленту пронзающего жара и света, устремляющуюся сквозь холодный мрака к Мэб. Но даже когда они приближались к ней, королева лишь улыбалась, вытягивая бледную руку.
Под ее прикосновениями огненный натиск замирал, его жар улетучивался, сменяясь пронизывающим холодом.
Пламя крутилось в воздухе, превращаясь в бесплотные усики инея, ледяные нити, которые разлетелись по полю боя, украшая изрезанный битвой ландшафт слоем мерцающего снега.
Но стоило только зиме раскрыть объятья своих леденящих прикосновений над полем брани, как Пепел наносил ответный удар.
От удара его посоха и взмаха руки задрожала сама реальность вокруг. Из покрытой снегом земли вырвалась волны пламени, жар которых оказался настолько сильным, что снег превращался в пар еще до того, как смог бы растаять кипящей водой.
Волна огня встретилась с нисходящим ледяным потоком, породив столкновение, которое закружилось неподдающимся описанию ураганом противоборствующих сил.
И в гуще этого сражения прозвучал немного печальный голос:
— Мне ведь не надо тебя побеждать, смертный, — и сквозь пелена перед глазами, Пепел успел заметить лишь краткую вспышку, а затем ощутил боль в правом боку.
Он оступился, сделал шаг назад, а затем еще долго, прижимая окровавленную ладонь к ране, смотрел на то, как догорала ледяная земля вокруг его обители и где-то там, посреди остаточных вспышек огня и льда, расцветали черные цветки тьмы — капли пролитой Мэб крови.
Они оба смогли ранить друг друга, но, в итоге, своей цели добилась лишь королева.
— Забытое чувство, — прошептал старик, постепенно вновь принимающий облик юноши. — Поражение…
Глава 1803
Хаджар на секунду отвлекся, посмотрев на запад. Ему почему-то показалось, что произошло нечто важное и что кто-то… словно… звал его? Или не совсем его… Необычное ощущение и в какой-то степени будто позабытое.
Генерал покачнулся и схватился за голову. Сцены воспоминаний или снов проносились в его сознание хаотичным потоком, в котором стоило сосредоточься хоть на одной из них, попытаться удержать, как они мигом исчезали, оставляя после себя лишь томительную тягость чего-то важного, но забытого. Как воспоминания о сне…
— Он чужак! — рявкнул Равар, потрясая увесистой палицей. — Как ты смел рассказать ему секреты терны и Твердыни!
Хаджар, придя в себя от крика, оценил ситуацию, после чего… достал трубку, подпер плечом стойку крыльца и закурил.
В своей жизни он достаточно видел подобных сцен, слышал такие же слова, да и вообще — таких детей как Равар, он встречал даже не десятками, а…
Постойте.
Он сейчас действительно сказал — “детей”? Хаджар посмотрел на свою трубку, затем на Равара, а затем снова на трубку. Северянин ведь действительно был младше, чем трубка, которую Хаджар приобрел далеко не в самом начале своих приключений.
Причем младше на довольно значимый срок времени.
Выдохнув облачко пара, Хаджар посмотрел на небо. Если он воспринимал Равара, как ребенка, несмотря на то что перед ним стоял покрытый шрамами, бородатый воин, то кем они тогда казались Древним.
Тому же Пеплу, к примеру. Интересно, почему он сейчас вспомнил именно о нем?
— Хаджар уже владел терной и осознал свое Правило, — пробурчал Бадур. По его стойке и тому, как он вальяжно держал топор, становилось понятно, что схватки потомок Пагередов не искал. — Я лишь приоткрыл ему дальнейший путь, как и завещали наставления учителей Твердыни.
— У него нет никакого права на эти знания! — стоял на своем Равар. И, опять же, он ведь не желал никакого зла, просто радел за будущее своей родины. Достойное поведение настоящего сына своей земли. — Не его предки проливали кровь за эту силу, а наши. Как ты мог, Бадур! Как посмел…
— Побереги слова, Равар, сын Агвара, — перебил нахмурившийся северянин. — От слова до пролитой крови всего два звука — не забывай это.
Равар осекся, но палицы не опустил. Если что и объединяло этих двух разных мужей, так это упрямство. Но насколько помнил Хаджар, все северяне
