Леонид Словин - Искатель. 1974. Выпуск №1
Пытались разгадать тайну «Марии Целесты» такие мастера выдумки, как прославленный Конан-Дойль. Он озадачил в свое время весь мир «Сообщением Хебекука Джефсона», сделанным якобы очевидцем кровавой драмы, разыгравшейся на борту корабля. Но эта тайна так ведь и осталась неразгаданной. Она до сих пор продолжает волновать воображение многих.
Глянув на часы, Волошин закончил, вставая:
— Последуем их примеру и мы. Дадим волю фантазии и наблюдательности. И не станем терять времени.
Условия необычного конкурса были дважды объявлены по спикеру — внутрикорабельной связи. Ее динамики установлены всюду и никогда не выключаются, чтобы каждый услышал в случае необходимости сигнал тревоги или просто мог быть вызван к начальству, если потребуется, где бы он ни находился в любое время дня и ночи.
Днем в библиотеке возникла очередь желающих подробно ознакомиться с нашим актом. Вполне возможно, многие захотят принять участие в конкурсе, народ на «Богатыре» весьма любознательный и с фантазией.
Но я уже догадывался, кто будет, видимо, выступать первым — «для затравки», заметив, как Сергей Сергеевич несколько раз в течение дня уединялся с начальником метеослужбы профессором Андрияном Петровичем Луниным и о чем-то с ним совещался.
Лунин под стать Волошину, тоже большой оригинал и выдумщик. Выглядит он величественно и живописно: уже немолодой, ему под шестьдесят, рослый, плечистый, обветренное и загорелое до черноты лицо под шапкой совершенно седых волос. Головных уборов Андриян Петрович не признает ни при какой погоде, словно желая подчеркнуть, что он — ее полновластный хозяин. Несмотря на начинающуюся полноту, в движениях Андриян Петрович быстр и по-юношески порывист.
Я с большим нетерпением ожидал, что же Лунин расскажет нам вечером.
Да и у всех любопытство нарастало, особенно после того, как Волошин за обедом встал и объявил торжественно:
— Первый приз предлагается такой: бюст барона Мюнхгаузена, покрытый прекрасным, особенно издали, металлом, имитирующим золото, с приложением полного собрания правдивейших произведений прославленного путешественника. Нет возражений?
Общее томление несколько разрядила очередная океанографическая станция, начатая вскоре после обеда. Хотя маршрут нам пришлось несколько изменить, буксируя «Лолиту» к месту встречи с катером, ученые решили не терять времени зря.
Пока они колдовали с приборами, послали шлюпку, чтобы сменить вахтенных на «Лолите». Вместе с ними отправился и секонд. Мы видели, как он, надев легководолазный костюм, нырял вокруг шхуны, осматривая ее корпус, а матросы следили, чтобы поблизости не появились акулы.
— Обнаружил что-нибудь любопытное? — спросил я у Володи, когда они вернулись. — Чего же меня не предупредил, я бы с вами поплыл.
— Ну и что бы там увидел? — пожал он плечами.
— Верно. Но есть что-нибудь новенькое?
— Так, пустяки, — туманно ответил он. — Мелочь. Пойду доложу кэпу, как он решит — записывать в акт или не надо.
Пробыл секонд у капитана довольно долго, а вернувшись, молча протянул мне одну из узеньких полосок бумаги. На них было напечатано под копирку:
«На форштевне шхуны обнаружены три зазубрины глубиной от семи до двенадцати миллиметров — одна на уровне ватерлинии и две ниже ее. В самой глубокой зазубрине (12 миллиметров), расположенной на ватерлинии, застряли обрывки капроновой, видимо, рыболовной сети, болтающиеся по обеим сторонам форштевня».
— Велел подклеить в акт, — сказал Володя.
Все быстро поужинали и поспешили занимать места в «Клубе рассказчиков» под вертолетной палубой, где обычно устраивают киносеансы. Сегодня, по-моему, тут оказались решительно все, кроме стоявших вахту. Ни один захватывающий детектив не собирал столько зрителей. Все места были заняты — и на спардеке, и на трапах, и у поручней. Заполнили даже «галерку» — вертолетную площадку.
В тропиках, вблизи экватора, вечер наступает рано. Зимой уже в шестом часу темно — хотя как-то дико звучит слово «зима» по отношению к началу июля. Не первый раз плаваю уже в южном полушарии, а все никак не привыкну, что времена года тут «наоборот» по сравнению с нашими, а жарища всегда, какая редко бывает у нас летом.
Закат угасает так быстро, словно кто-то поворачивает выключатель и сразу тушит свет. И вот уже над нами сияет небо, украшенное непривычным узором созвездий. Прославленный и воспетый поэтами Южный Крест едва заметен на самом краю небес, узнать его можно, лишь попривыкнув. Гораздо величественнее сиял Орион, в самом зените, на месте привычных нам с детства Большой Медведицы и Полярной звезды.
Все было уже готово к заседанию «Клуба рассказчиков». На маленьком столике стояли микрофон, термос, видимо, заботливо наполненный охлажденным соком или лимонадом, стакан — и бюст барона Мюнхгаузена со знакомым каждому с детства заносчиво задранным носом и гордо торчащей из-под треуголки забавной косичкой. Выглядел он весьма импозантно, сверкал в лучах специально наведенного на него небольшого прожектора, словно в самом деле золотой. Где его раздобыл Волошин и когда успел «позолотить»? Поразительный все-таки человек!
Вот наконец появился и он сам — торжественный, строгий, погруженный в мысли и чуточку загадочный, точно иллюзионист, собирающийся поразить нас невиданным фокусом.
Лицо у Волошина тонкое, узкое, всегда приподнятая левая бровь придает ему насмешливо-скептическое, мефистофельское выражение. Постояв некоторое время у стола, будто обдумывая что-то, Волошин повернулся к радисту Васе Дюжикову, замершему у магнитофона, установленного в стороне на другом столике, и строго спросил:
— Вы готовы? Ну что ж, тогда начнем! Поскольку каждый из нас по опыту многочисленных собраний, отнявших, по крайней мере, четверть сознательной жизни, прекрасно знает, как трудно выманить на трибуну первого выступающего, если только он не назначен и не подготовлен заблаговременно, мы решили так и поступить. Смельчак, к счастью, нашелся, и я думаю, независимо от качества истории, какую он нам сейчас поведает, а в том, что оно будет высоким, я ни капельки не сомневаюсь, при подведении итогов, по-моему, надо учесть и его мужество. Итак, я рад предоставить первое слово нашему дорогому и всеми уважаемому «небесному кудеснику» профессору Андрияну Петровичу Лунину.
Я угадал!
Раскланиваясь направо и налево в ответ на дружные аплодисменты, профессор Лунин прошел к столу и сел рядом с Волошиным, положив перед собой довольно пухлую пачку бумаг, каких-то карточек, неторопливо надел очки и, помедлив, начал читать:
