Григорий Карев - Твой сын, Одесса
И хотя он уже принял решение, легче ему не стало: его выдавали белые худые пальцы, стряхивающие несуществующие пылинки с пиджака, бегающие глаза, необычная бледность, подергивание губ.
Алексею и Яше стало неловко смотреть на Чикова — может быть, потому, что они тоже мучались таким же смятением, только умели таить его в глубине души, не позволяли ему проявиться. Они стояли, потупив глаза, тяготясь наступившей тишиной и боясь нарушить ее.
Нудно тянулись минуты. Через заснеженное оконце медленно вползала ночная темень. Яша хотел было уже скомандовать «Пора!», когда в мастерскую влетел комар. Его писк, вначале еле слышный, становился все назойливее, противнее, мучительнее, будто ввинчивался в уши, превращался в свист, в звон, в гул… Яша удивленно посмотрел вверх: откуда в январе взяться комару? И в то же мгновение почувствовал, что все вокруг: старые примусы и жестянки на полках, инструмент на верстаках, каменные стены и даже сама земля — дрожит мелкой дрожью от этого гула.
— Что случилось? — спросил в темноте Алексей.
Яша не ответил, а только подумал: это самолеты. Наши, советские самолеты! По ночам над городом патрулировали самолеты «эскадрильи Муссолини», но они так не летают. Это — наши! Сейчас начнется бомбежка. Первая бомбежка советских самолетов, которую Яше доведется пережить…
Во дворе захлопали двери, зазвучали возбужденные голоса. Все поняли, чем грозит этот нарастающий гул в черном беззвездном небе.
— Самолеты? — снова спросил Алексей.
И на этот раз Яша ничего не ответил брату. Он думал о Чикове. А что, если Саша не выдержит, надломится от страха и откажется от задания?.. Нет, никогда. Никогда! Яша этого не допустит! Саша не может, не должен, не имеет права так поступить. Саша — друг! Сашу он рекомендовал в отряд, ручался за него, как за самого себя! Если Саша откажется от слов «То, что должен совершить я, должен совершить я», он предаст дело, он станет… Нет, нет! Этого допустить нельзя!.. Надо… Надо вышибить клин клином…
Яша шагнул в темноту и нащупал руку Чикова. Рука была холодная, влажная и вздрагивала, будто через нее пропускали ток. Яша сжал ее до боли в собственных пальцах:
— Бежим наверх, посмотрим бомбежку. Мигом!
Ни Алексей, ни Саша ему не ответили. Во дворе все замерло. Будто ночь прижала всех к земле, укрыла своей темнотой от опасности. Но Сашина рука продолжала вздрагивать, и Яше показалось, что товарищ плачет. Он одновременно толкнул одной рукой дверь мастерской, а второй рванул за собой Сашу:
— Ну! Наверх! Мигом!
Первый взрыв громыхнул, когда они были уже на четвертом этаже.
— Слишком темно, — пыхтел сзади Яши Алексей. — Им сверху ничего не видно. Надо бы хоть одну ракету дать, чтобы бомбили прицельно… Или поджечь что-нибудь.
— Поджечь? — выдохнул Яша. — Это они и без нас сделали. На, смотри!
Ударом ноги он распахнул дверь на заваленный снегом балкон. В лицо ударило холодным ветром. Небо было исполосовано огненными трассами. За домом, в стороне порта, полыхало зарево, и снег на крышах был красным. В соседнем доме со звоном посыпались стекла. У Яши так сильно стучало сердце, что, казалось, оно тоже рассыплется на тысячи осколков во время взрыва очередной бомбы.
И вдруг Яша подумал: а что, если разбомбят дом, в котором живет предатель, и того тяжело ранит? Сможет ли он, Яша, стрелять в тяжелораненого? Или если Садовой попадет в госпиталь? Попробуй тогда к нему добраться!.. Яша не обращал внимания на то, что совсем близко покрывало снега вспарывалось осколками зенитных снарядов. Он забыл о своей безопасности, о Саше и Алексее. Он думал только о Садовом и при каждом взрыве спрашивал себя, не упала ли бомба в районе Южной улицы, найдет ли он Садового целым и невредимым, когда кончится бомбежка.
— Пойдем, Яшко, бомбежка заканчивается, а после налета из-за патрулей трудно будет пройти до Южной.
Яше сперва показалось, что это он сам себе сказал. Но голос снова повторил эти слова. Это был голос, который уже произнес сегодня: «То, что должен совершить я, должен совершить я…» Яша снова нашел в темноте руку товарища и пожал ее.
Как нынче днем, как вчера и позавчера, на балкон, на крыши, на землю падали крупные, тихие хлопья. Только теперь это были серые хлопья пепла.
О том, что произошло дальше, Яша Гордиенко рассказал сам в документе, который и сейчас хранится в государственном архиве. Рассказал лаконично и скупо, короче не скажешь:
«…Я пошел с Сашей Чиковым, и мы застали Садового в трезвом состоянии. Я сказал ему, что видел Бадаева, который спрашивает, что делал Садовой все это время.
Садовой ответил, чтобы я передал Бадаеву, что на следующий день, около одиннадцати часов утра он будет ждать Бадаева на улице Нежинской угол Горького, и что доложит лично ему о своей деятельности. Так как Садовой настоятельно требовал, чтобы мы ушли от него, мы направились к выходу. Мы шли по длинному темному коридору мимо пустых квартир: я впереди, Садовой за мной, а Чиков последним. Вдруг я услышал, что Садовой что-то торопливо вынимает из брючного кармана. Я обернулся и выстрелил два раза в Садового.
Что касается Чикова, думаю, что он совсем не стрелял».
17. Шакалы из Галаты
Ленивый, как боярин, и жирный, как портовая крыса, начальник жандармерии подполковник Пержу брезгливо отодвинул ладонью налитую полковником Ионеску рюмку водки:
— Нет настроения.
Сообщение о разгроме немцев под Москвой испортило настроение не одному только Леону Пержу. Кто думал, что русские будут так сопротивляться! Заверял же Гитлер, что до зимних морозов большевики будут разбиты и война закончится… Говорил же Антонеску, что как только оккупируют Одессу, румынская армия получит отдых… И, кажется, все шло слава богу: Киев, Харьков, Орел, Ростов-на-Дону… вот-вот должны были прорваться к нефтяному Кавказу, со дня на день ожидалось падение Ленинграда и Москвы, и вдруг: гром с ясного неба — отборные дивизии фюрера отброшены на 250 километров, уничтожены в снегах Подмосковья.
На юге русские будто только и ждали этого: в канун Нового года высадились с моря и отбили города Керчь и Феодосию, а через несколько дней их корабли высадили десанты в районах Евпатории и Судака. Новое наступление на Севастополь провалилось…
А в Одессе?.. Пержу перебирает в памяти сводки, зачитанные сегодня на совещании. «Террористы, скрывающиеся в катакомбах в Нерубайском, ожидают приказа наладить связи с военнопленными, недовольными крестьянами, а также с теми, кто живет на Слободке, чтобы объединенными усилиями захватить артиллерийскую батарею на крекинг-заводе… Много партизанских групп находится в катакомбах Кривой Балки, Усатово, Нерубайского… Партизаны обстреляли патруль из автоматов. Убит один солдат, ранен офицер… Раскрыта новая партизанская группа среди рабочих завода «Январский»… У катакомб приходится держать целую дивизию, так необходимую на фронте. Кажется, замуровали все щели, взяли под прицел все входы и выходы, а катакомбисты каждую ночь появляются в городе, пускают под откосы поезда, взрывают штабы, а самолеты по их сигналам бомбят воинские казармы, артиллерийские склады и батареи. И сколько тех партизан под землей? Одни говорят, что всего несколько десятков фанатиков, другие утверждают, что в катакомбы ушла добрая половина войск, защищавших Одессу, и только ждут десанта с моря. Что будет, если этой ночью советские корабли появятся на здешнем рейде?..
