Александр Беляев - Взлетная полоса

— А может, не стоит продолжать этот разговор? — спросила Юля.

Кольцов взял ее руку и прижал к губам. Рука у Юли была мягкая, душистая, сухая и теплая. Он несколько раз поцеловал ее длинные пальцы и сказал:

— Если так, то все ясно. Но я сделал правильно, что открылся. И помните, это надолго. Может, даже на всю жизнь…

— Я же замужем, Сергей Дмитриевич, — сказала Юля.

— Это не имеет никакого значения.

— Для вас?

— И для вас.

— Вы большой ребенок, — ласково улыбнулась Юля. Но руки своей не отняла. — Расскажите лучше, как идет у вас работа.

— Идет.

— Это хорошо… Вы довольны?

— Я люблю вас!

— Я верю. И не надо больше об этом, — попросила Юля.

Но Кольцова уже нельзя было остановить.

— Милая! Родная! — тихо проговорил он дрогнувшим голосом. — Поговорите со мной. Ведь я скоро уеду. Сделаю этот дурацкий доклад — и уеду. И возможно, никогда-никогда больше не увижу вас. А ведь вы для меня единственная. Второй такой нет на всем белом свете. Мне, я думаю, повезло не меньше, чем Рею Девису.[1]

Юля засмеялась:

— Такого мне еще не говорили.

— И тем не менее никому ведь больше не удалось поймать нейтрино. А вы знаете, когда я понял, что назад для меня хода нет?

Юля не ответила.

— Уже тогда, когда встретил вас на станции. А когда вы полоскались в саду, мне показалось, что я брежу, — вспоминал Кольцов. — Я до сих пор помню все до мелочей. Сад был черным. Окно светилось желтым. Вода в бочке поблескивала синим. А туман стелился, как грушевый цвет.

— А вода в кадке была удивительно мягкая! — вспомнила Юля.

— А меня хозяйка потом ругала, почему я у нее теплой воды не попросил.

— Я совсем тогда не озябла.

— И это помню. Я стоял рядом с вами и чувствовал ваше тепло. Вы вообще тогда были ближе ко мне.

— Тогда все было естественно. И в саду. И на танкодроме.

— А теперь?

— Вы тоже стали другим. Вы считаете, что у вас теперь появились права. Я это почувствовала. И мне, очевидно, не надо было с вами встречаться. Но в таком случае я потеряла бы вас из виду. Не могла бы следить за вами. А я боюсь за вас.

— Что?

— Мне кажется, что вы перестанете работать. Плохо подготовитесь к докладу. Почему вы назвали его дурацким? Вы должны сделать его на самом высоком уровне. Вы даже не представляете, как он вам нужен!

— О чем вы говорите?

— О вас, Сергей Дмитриевич. И очень прошу вас: забудьте сейчас обо всем. И обо мне в том числе. Займитесь только подготовкой.

— И вы о том же, — вздохнул Кольцов.

— Почему «и вы»?

— Я вам уже сказал — работа идет, — уклонился от ответа Кольцов. — О ней вы не беспокойтесь.

— Значит, обещаете? — обрадовалась Юля.

— Обещаю, — не очень бодро ответил Кольцов.

— Вот и прекрасно. И не дуйтесь. Вы действительно большой ребенок. И вы еще многого не понимаете. Но я хочу, чтобы у вас все было хорошо! — сказала Юля и ласково потрепала его своей теплой рукой по щеке.

На этом они расстались. Кольцов поднялся к себе. Юля направилась в гараж. Нельзя сказать, чтобы и внутренне она оставалась такой же спокойной к признанию Кольцова, как внешне. Она очень следила за собой и ничем не выдала своего волнения. А оно было. Сердце так сладко сжималось, когда она слушала его тихий, непривычно взволнованный голос. И совершенно ей не хотелось от него уезжать. Она чувствовала, что он говорит очень искренне, смущается, тут же обижается, быстро, как дитя, реагирует на малейшее проявление участия к нему, и от этого ей было еще приятней. И еще она почувствовала, что в ее руках он может быть мягок как воск.

Когда она вернулась домой, было уже поздно. Но Игорь не спал. И даже не ложился. Сидел и читал старый номер «Иностранной литературы». Юля разделась, вымыла руки, пошла на кухню. На столе стоял ужин: творожный пудинг, сваренное всмятку яйцо, стакан молока. К пудингу Юля не притронулась. Взяла ржаной сухарь, надкусила, с удовольствием запила молоком.

— Ну и как спектакль? — услыхала она за спиной голос мужа.

Юле не хотелось обсуждать во второй раз только что виденное представление, и она ответила односложно:

— Неплохо.

— И это все твои эмоции? — удивился Игорь.

— Я устала.

— Могу представить. Наверное, было не меньше четырех отделений.

— Нет, меньше.

— Где же ты тогда задержалась?

Юля вымыла стакан, поставила его на полку, прошла к себе в комнату.

— Нигде. Просто я была не одна и, естественно, подвезла человека до дома, — ответила она.

— А по-моему, это совсем не естественно, — назидательно проговорил Игорь. — И вообще, тебе не кажется, что ты слишком много времени уделяешь этому танкисту?

— Абсолютно не кажется. Он в полку уделял мне его гораздо больше.

— Что же ты сравниваешь? Полк есть полк. Там ему приказали помогать тебе, он и делал свое дело. А ты чего ради стараешься?

— Долг вежливости.

— Перед кем? Перед этим нахалом? — не сдержался Игорь. — Мало того, что он переломал наши приборы, так еще учить нас приехал сюда! Да кто он такой? Попов? Ландау?

— Не знаю. Но может быть, и тот, и другой.

— Ах, вот как?! — оторопел Руденко. — Да я Ачкасову звонить сегодня хотел, когда узнал, что нам предстоит с ним встреча.

— Почему же не позвонил? — подавив улыбку, спросила Юля.

— Завтра позвоню!

— Пустые слова. Никогда и никому ты не позвонишь. И кроме того, послушать Кольцова тебе просто полезно.

— Мне? — удивился Игорь. — И это говоришь ты? Опомнись! Что за мысль пришла в твою голову? Я заканчиваю большую работу. Многие весьма влиятельные люди уже сейчас заслуженно считают ее очень перспективной. А я, как тебе известно, собираюсь внести в проект еще целый ряд усовершенствований. Что же я от него услышу? Ты просто не понимаешь…

Все, о чем Игорь собирался сказать дальше, Юля уже знала. Она тысячу раз слышала, что «Сова» — это новое слово в технике. Что если она этого не осознает, то очень жаль. Что ему вообще кажется странным, что она до сих пор не оценила по достоинству этой его работы. При этом он непременно сошлется на какой-нибудь имеющий к данному случаю отношение пример. Потом на второй. А может быть, и на третий. Эрудицией он для этого обладал основательной. Но ей все эти разговоры уже порядком надоели. И потому, никак не отреагировав на его слова, она спокойно начала раскрывать постель. Но вдруг услыхала что-то новое, непривычное.

— Ради чего мы должны переносить свой отпуск на зиму? — продолжал Игорь. — Почему мы должны ждать, когда этот твой горе-испытатель соберется с мыслями? В кои-то годы вместе решили поехать на море — и на тебе?