Хмурый Ленинград - Руслан Георгиевич Илаев
— Только не скажите, что у вас ключа нет. Давайте переходить к выполнению согласованных действий. Не хотелось бы начинать все сначала, Самвел Ашотович, откройте сейф и отдайте Дзаурову обозначенную сумму, а нам — компенсацию за нанесенный моральный ущерб. Мы же, предварительно, все вроде как обговорили. Наконец, мы получаем искомое и более с вами никогда не встречаемся.
Аракелян тяжело поднимается с дивана и направляется к сейфу:
— Давайте уточним, Дзаурову пятьдесят тысяч, а вам двадцать пять тысяч, верно?
Салман кивает головой в знак согласия и просит нас отойти в центр офиса:
— Не будем стеснять Самвела Ашотовича, присядем на дорожку.
Лечи недоволен, и на чеченском языке спрашивает у Салмана, о возможном наличии в сейфе пистолета или другого оружия. Тем временем директор отсчитывает две пачки долларов и закрывает сейф:
— Считать будете?
— Нет, — отвечает Салман.
Все встают, и мы прощаемся с руководителями ресторана. Выходим на улицу. Салман передает деньги Казбеку, затем мы двигаемся в направлении его дома.
— Казбек, — обращаюсь я к нему, — ты доволен результатом? Все ведь сделано, как ты и просил? Только сейчас мы к тебе заходить не будем. Отметим в следующий раз. Увы у всех дела. У всех заботы. Мы прощаемся с Дзауровым и выдвигаемся в Кронштадт…
…Недели через две Владимир Яковлевич опять позвонил мне в поликлинику. Попросил приехать в администрацию Выборгского района, где он работает редактором и одновременно диктором радиовещания, добавил еще, что якобы по срочному делу.
Договорились на завтра к пяти часам вечера. Прибываю в назначенное время, поднимаюсь к нему на третий этаж, он в кабинете с бухгалтером обсуждает смету. Пока они общаются, листаю старые обшивки районной газеты. Наконец он прощается с бухгалтером, и мы остаемся наедине. Смотрю на Владимира Яковлевича, он стал гораздо увереннее и оптимистичнее, думаю опять что- то задумал в оригинальном жанре. Представляю, сколько вот таких пожилых и даже старше по возрасту земляков, оказавшихся волей случая вне своей родины- родной Осетии, вынуждены доживать свой жизненный срок в закоулках огромной России.
А затем их местные жены хоронят умерших мужей — осетин совсем не по нашим обычаям. Чаще всего сжигают в крематориях, чтобы дешевле было хоронить, ну а потом и мода пошла на «развеять пепел над морем или горами», как, якобы, завещал перед смертью покойный. Например, когда умер легендарный полярник и капитан ледокола — атомохода «Ленин» Юрий Кучиев, супруга и две его дочери кремировали его тело в крематории, а пепел развеяли над Карским морем. Они не поставили в известность близких родственников и правительство Северной Осетии о его смерти. В результате выдающаяся личность не была похоронена на Алее Славы, а республика пережила шок, который до сих пор болью отзывается в сердцах осетин. А на улице Коцоева в столице республики сиротливо стоит его бронзовый памятник со штурвалом в руках.
— Тем временем Владимир Яковлевич с таинственным видом предложил мне проехать на встречу с какой- то важной личностью осетинской национальности, нет, не с «гигантом мысли и отцом русской демократии», а с неким семидесятилетним стариком, отсидевшим большой срок и бывшим по рангу «вором в законе». Мне, сыну прокурора, претили любые контакты с подобными личностями, однако старик Дзицоев настаивал, а старших надо уважать в любом положении и ситуации.
Скрепя сердце я садился в такси, обуреваемый противоречивыми чувствами и ощущениями, раздражение стало усиливаться, но я подавил его силой воли, — «сел в телегу- пой песню хозяина», — гласит осетинская пословица. Через двадцать минут въехали во двор пятиэтажной «хрущёвки», я расплатился с таксистом, и мы вошли в первый подъезд, когда вдруг одна из дверей на первом этаже открылась, и прозвучала команда на осетинском: «Входите». В темной прихожей трудно было рассмотреть хозяина, вошли на голос, и лишь тогда был включен свет. Передо мной стоял среднего роста мужчина семидесяти лет, осетин, я своих различаю мгновенно.
Мы поздоровались, вернее, вначале поздоровались Владимир Яковлевич и хозяин, затем обменялись мы рукопожатиями. Этикет адата соблюли — «от старшего к младшему». Прошли в зал. Квартира двухкомнатная, весьма скромный быт. Знакомимся. Я первый представляюсь, называю фамилию и имя. Затем очередь старшего, он произносит свою фамилию и имя:
— Солтан Датиев.
Ну что же, опять родственник- моя бабушка по материнской линии Датиева Наха, отличительная особенность которой заключалась в том, что она к сорока годам окончательно оглохла, переболев гриппом. Все это мне моя мама как — то рассказала.
Но я был еще более удивлен, когда он назвал фамилию своей матери. Фамилия наших матерей была одинаковой. Но это был не последний сюрприз, он был уроженцем селения Суадаг, откуда была родом моя мама. О факте близкого родства я доложил ему тотчас, чем он был непритворно удивлен. А узнав от меня имя моей матери, опешил, оказывается, он ее отлично знал. Естественно, что отношения наши сразу же приобрели более доверительный характер на фоне усиления возрастной субординации. То есть, я был обязан оказывать ему уважение и смиренное почтение.
Я не возражал, закон есть закон. И все присутствующие об этом были хорошо осведомлены. Кстати, я объявил ему, что мама находится у меня дома в Кронштадте. Он попросил передать ей приветы, добавил затем, что обязательно посетит ее в ближайшее время. Затем мы перешли к разговору о его делах. Он объяснил, что не может говорить со мной в подробностях по определенным причинам, дело весьма щекотливое. Вору в законе нельзя общаться с людьми в погонах, а я и был таков и носил подполковничьи погоны. Потому он и попросил познакомить меня с Салманом, объяснил, что ему нужны сильные ребята для решения определенных задач в ближайшее будущее. Я дал согласие на знакомство с Салманом, и в свою очередь спросил, правда ли, что он вор в законе.
Солтан подтвердил, что его «крестили» в Карачаево-Черкесии, и что он отсидел в общей сложности тринадцать лет. Он вдруг похвастался, что еще в молодом возрасте часто приезжал в Ленинград и все время останавливался в гостинице «Астория» в номерах люкс. Утверждал, что у него было более трехсот костюмов. Получается, что он все время сознательно светился, поневоле привлекая к себе внимание комитета государственной безопасности и министерства внутренних дел.
А руководило им тщеславие и гордыня. Жить не по средствам, лучше всех и ярче других. В Евангилии обозначены все десять пороков, которыми дьявол искушает людей,
