От дороги и направо - Станислав Борисович Малозёмов
Так вот. С того дня как Арзугуль сказала, что через пять дней дом обвалится, пять дней и прошло. Понимаешь!!! Но она не ведьма. У неё от бога дар -видеть время наперёд и знать, что и когда произойдет. Плохое или хорошее.
Ну, вот она опять мне говорит вдруг про какую-то беду, которая ко мне идет, причем прямо на работу. Восьмого или девятого августа. Ну, а я восьмого выходной. Тогда, говорит, девятого не ходи работать. Заболей. Я, говорит, поеду к твоему начальству восьмого и скажу, что ты с температурой лежишь. И я, знаешь, вроде с ней согласился. Ладно, думаю, не сдохнут там без меня. Восьмого числа она им скажет, а до конца дня они замену вызовут.
Но Арзугуль восьмого не смогла поехать к нашим. Она работала в центральной библиотеке тогда и ей буквально за день до моей смены на работе сказали, что из Москвы приезжает известный писатель, не запомнил фамилию-то, и он будет с читателями проводить конференцию авторскую по своей последней книге. Едет он от всесоюзного общества «Знание».
И она пошла встречать писателя. После конференции он собрал весь коллектив библиотеки и часа два мыл всем мозги на тему пропаганды современной советской литературы, которая сейчас как раз на подъёме и просто напичкана большими талантами. Пришла домой поздно, расстроенная. В аэропорт не успела до шести. А после шести начальство со свистом улетало из кресел на персональных «волгах».
Короче, пошел я на смену. В четыре часа прилетел кукурузник из Верхнего Услона. Через час борт уходил обратно. Мы его обработали как положено, всё проверили, залили горючее и масло. Летчики спросили: – Нормально всё?
Мы сказали что нормально. Вскоре подошел Газ-53 с какими-то ящиками в кузове. Загрузили их на борт вместе с двумя парнями из этого грузовика, потом пришли шесть пассажиров. Летуны покурили в сторонке, после чего задраили дверь и мы убрали колодки. Убрали, значит, и пошли в подвал аэропорта. Там топчаны стояли для отдыха. Только прилегли под свист пропеллера и голос движка, который повышался с надрывом. Аэроплан взлетал. Вдруг раздался сильный треск, странное. рваное чихание двигателя, который вдруг замолчал. Тут же заскулила сирена, раздался выстрел из ракетницы, в подвал ворвался рев пожарных наших машин, который нёсся со взлетной полосы. Мы выскочили и увидели в ста метрах за полосой «аннушку», лежащую вверх колесами в облаке пыли. Мигали взлетные огни на крыльях, кабина была раздавлена ударом о землю, на земле валялись какие-то обломки. Дверь вылетела, сорвались все антенны и подкрыльные растяжки, лопнувшие при перевороте, от чего крылья сложились. Нижние лежали на верхних. Скорая и пожарники уже стояли возле самолета, из которого вылезли сначала летчики. Они стали помогать спуститься на землю всем шести пассажирам. Кто-то хромал, у кого-то на руках краснела кровь. Но все были живы и целы. На Рафике подкатили наши начальники и уже разговаривали с летчиками. Минут через десять подбежали и мы, все трое.
Никто из летунов и пассажиров ничего не могли толком объяснить.Мы поняли только, что взлет пошел нормально, а потом движок захлебнулся, выстрелил несколько раз газами, заглох, машина клюнула носом и свалилась с десяти примерно метров. Всё.
Всех рассадили по машинам и увезли в здание порта. Скорая поехала сзади. Врачам надо было толком осмотреть участников аварии.
Аэропорт закрыли и мы стали ждать подъемные краны, да ещё грузовик с платформой для перевозки в мастерские самолета. Начальник перевозок не поехал со всеми, остался с нами возле самолета.
Он сказал, что комиссия по разборке авиапроисшествия начнет работать с утра. Мы переночевали в подвале. Потом встретили комиссию, отвели её в ремонтный ангар и сели рядом с ним на траву. Закурили и молчали.
Через час вышли все, которые из комиссии, командир авиаотряда, начальник отдела перевозок и еще какой-то мужик в костюме и при галстуке. Я спросил нашего начальника – кто это. Он сказал, что это следователь из транспортной прокуратуры. Я прислушался к разговору между ними. Уже всё им было понятно. Залитое масло было дефектным, просто всего-навсего разбавленным каким-то веществом вроде жидкого мазута.
Ну и все потихоньку разошлись, разъехались. Мы , технари, отсидели без дела смену и утром поехали по домам.
Арзагуль моя встретила меня так, будто всё знала. А она и знала. Клянусь!
Она обняла меня и снизу прошептала. – Это только начало. Завтра будет самое плохое. Но ты пойди на работу обязательно.
Я ей: – не моя же смена. А она повторила, чтобы пошел, и всё тут. Я и пошел. Было много людей. Кто в форме, кто в штатском. Все технари с аварийной смены тоже приехали сами. Нас собрали в маленьком зале для собраний. Дали каждому по листку бумаги и авторучки. Сказали, что надо написать объяснительные о том, зачем мы залили просроченное и негодное масло, в котором были посторонние фракции.
Мы написали, что масло залили то, которое нам выдали на складе.
Мужик в штатском собрал объяснительные и дал каждому ещё по листку, уже исписанному на машинке. Мы спросили: – Что это? Мужик ответил, что с этого дня мы втроем находимся под следствием, а листки эти – подписка о невыезде.
Я пришел домой .Арзугуль и Шарафутдин ждали. Они были печальны и молчали. Я показал им подписку о невыезде и сел за стол.
-Тебе нельзя здесь оставаться, – заплакала жена.– Тебя посадят.
Я обалдел от её слов. За что сажать? Я что, специально масло втихаря размешал с навозом дома в сарае и совершил продуманную диверсию? Я же со склада его получил. Запечатанное. Каждую смену получаю и заливаю сколько уже лет. Никто не падал же! Все летали ещё как!
– Никто не будет вникать так глубоко. Они уже нашли крайних. Это вы втроем. Техники. Не командира отряда же сажать! – жена снова заплакала.
– Ты вот что, Наиль. Езжай в Горький. Езжай сегодня же пока не поздно.– сказал Шарафутдин.– Утихнет тут, дадим знать. Тогда вернешься. А останешься – пару лет вычеркивай. Будешь сидеть. У меня в Горьком друг надежный. Дам тебе его адрес и записку напишу. Он поможет. Спрячет тебя.
Ехать надо сейчас.
Я попрощался с женой, взял
