Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Ехать да поселка оставалась самая малость, каких-то триста километров плюс хвостик маленький. Утро началось красиво. Голубое вверху и пестрое от непокрытого облаками солнца внизу. Мужики с коровами уехали раньше на два часа, а дядя мой залез по пояс в движок и торчал там с ключами и отвертками час, не меньше, временами выныривая на волю. Он курил и снова погружался в недра мотора. Оказывается, ничего и не ломалось вовсе. Он просто делал профилактику генератору.
Потом поехали. Дядя Вася рулил одной рукой, а в другой держал жирный кусок копченой рыбы и неторопливо обгладывал её, получая удовольствие и возможность лихо выплёвывать кости в степь. Сто километров мы пробежали за полтора часа по хорошей твердой и ровной дороге. Она постепенно изменяла цвет с бурого на серый. А после него начала покрываться белым налётом, похожим на твердый тонкий слой слежавшегося за длинную зиму снега.
– Земля белая – это почему? – я высунулся из окна и ветер встречный надул мне в нос и рот порцию горького, ещё не нагретого воздуха. Горечь была не полынная и не от твердой едкой арчи, кустики которой просто исчезли. Не видно их было ни по-над дорогой, ни вдали. Начиналась новая земля. Другая. Какой за тысячу с лишним улетевших назад километров я не встречал ни разу.
– Соль пошла, – дядя мой сунул жирную руку под сиденье, достал довольно чистую тряпку и долго вытирал руки, губы и руль. Балык кончился. Но лицо его выражало большое желание употребить ещё кусок. Он боролся с собой и с разделенной любовью к копченой рыбе ещё километров десять. Несколько раз рука его, явно самостоятельно, без приказов из головы пыталась завалиться за сиденье и ухватить в сумке ещё половинку балыка. Но мозг всё же уловил эти подсознательные потуги и потребовал от шофера остановить и заглушить транспорт, чтобы взять рыбу, не создавая аварийной ситуации на дороге.
Дядя Вася со стремительностью кота, которому разрешили стащить со стола домашнюю колбасу, мгновенно затормозил, выключил зажигание и двумя руками проник в сумку. Рыба была завернута в фольгу и когда он распахнул её, в кабине стало пахнуть как в пивной. Я этот аромат легко запомнил, потому, что года два назад в городе отец со своим братом Шуриком пожелали пивка с рыбкой, а я гулял с ними и деть меня было некуда. Вот в этой пивной пивом не пахло, а рыбой жирной пёрло так основательно, что потом уже, на улице, от нас настолько вульгарно несло то ли жерехом, то ли сомом копчёным, что народ, обгонявший нас, с видимой завистью оглядывался и уносил с собой часть этого проникновенного аромата.
– Давай, прыгай за руль! – командным голосом приказал дядя. – Поедешь теперь до конца. Вот эта дорога километров через пятьдесят пропадет. Не будет вообще дороги.
– А куда ж ехать, если не будет?– растерялся я. Но из кабины выскочил, на бегу пнул правое колесо, обежал капот и стал ждать, когда дядя место освободит.
Глава восьмая
– Да…Значит…– он аккуратно двумя пальцами снял рыбу с фольги, а её одной рукой скатал в трубочку и уложил обратно в сумку за сиденьем.
.– Дороги, короче, не будет. Будут просто следы от шин. Но не в колее, а вразброс, рядом. Их будет много, не потеряешь. Главное, не сворачивай никуда. Будет один след влево уходить, ты плюй на него и езжай по основным. В общем, дорога будет сначала похожа на посыпанную солью, хрустеть начнет под колесами. Это километров сто будет длиться. Потом пойдет гладкая, ровная, твердая местность из сплошной настоящей соли. Я тебе говорил, что раньше тут везде было море? Говорил. Это тыщи да тыщи лет назад. Потом вот остались Арал да Каспий, а остальное – это бывшее дно. По дну мы едем. А что это за море было – ученые знают. Оно почти всю землю покрывало. Суши мало было.
-А Кустанай был? А Владимировка?– я насторожился и замер.
Но дядя Вася мне доходчиво объяснил, что хоть и не было на наших местах воды, но Кустанаю ещё и ста лет нет, а Владимировке побольше, лет под двести Тоже не срок. Беглые люди с сибирской каторги остановились там под лесом. Маленькую деревеньку там поставили. Назвали Вишнянкой. Вишни вокруг было побольше, чем сейчас. Лес, поля, и всё – никого и ничего. В этих местах их никто искать не стал. А потом, до войны ещё, через несколько лет после революции, казаков уральских, деда твоего и всех наших прогнала власть с уральских хуторов. Добрались они, сплавляясь по реке Урал, потом пешком, да через разные мелкие речки на самоделках-плотах до нашего Тобола, поплыли ниже в сторону Иртыша, да устали вконец и остановились недалеко от этой деревушки. Жить стали тут с беглыми вместе. Потом немцев с Поволжья от греха подальше переселили за Уральские горы. Они тоже попали в наше село. Ну, конечно, не только в наше. Но и у нас их, видал сколько?
Мне сначала и представить было страшно, что Кустаная и Владимировки когда-то могло не быть. Поэтому после разъяснения я успокоился. Дядя Вася увлекся догрызанием рыбы, но она никак не заканчивалась.
– Не, а зачем ты, дядя, мне дорогу так расписываешь? – до меня только дошло, что какой-то намечается подвох – Будешь подсказывать, куда вертеть. Ты же тут сто раз был. Знаешь, как и чего. А то сам заеду куда-нибудь. Выбираться потом замаемся.
Дядя удовлетворенно хрюкнул, сам достал ту же тряпку, вытерся, снял рубаху и бросил её в кабину. Остался в своей страшной майке.
– А с чего ты взял, что я дальше поеду? – спросил он весело. – Мне надоело. Я тут останусь. Рыбу доем. Потом суслика поймаю, поджарю. Или змею. А ты газуй давай. Нашим там всем привет передай, бензин в цистерну слей и дуй обратно. Я тут подожду. Правда, волки могут сожрать. Но, глядишь, обойдется. Я-то везучий. Вон в прошлом году эпидемия гриппа была. Вся деревня в соплях ходила, а меня даже не задела эпидемия эта. Во! Давай, поехал. Чего окостенел?
Я ужаснулся. Ездить я обожал.
