Том Шервуд - АДОНИЯ
Николас, с холодной полуулыбкой наблюдая за её лицом, почувствовал неподдельное удовольствие: вот то, что всегда до дрожи приятно! Лицо этой гордой девицы, любимицы патера, сделалось злым и отчаянным. Сейчас она бросится в стремительную, нелепую, разрушающую собственную защиту атаку. Обеспечено ещё два или три укола…
Да, она сделала отчаянное лицо и обрушила ряд злых, жёстких ударов. Николас, отступая, без особенных усилий парировал — и точно бросал выпады, — есть укол, ещё есть укол… Есть! Вот и седьмой!..
— Заступ!! — во весь голос вдруг выкрикнул Маленький.
Николас, увидев вдруг, как, отбрасывая маску отчаяния и обиды, лицо Адонии делается улыбающимся и счастливым, похолодел. Он ещё не понимал, в чём дело, но чувствовал, что где-то эта маленькая змея его перехитрила. Заполошенно осмотрел свой балахон — всего два жёлтых пятна. Метнул взгляд на её — семь зелёных!
— Заступ! — с металлом в голосе подытожил и Глюзий.
Николас глянул под ноги — и похолодел. Обе ступни его находились за белой, отсыпанной известью линией.
— Робин, Маленький! — не обращая больше на него внимания, скомандовал Глюзий. — В круг!
— Действительно, помёт лягушки, — сказала Адония, проходя рядом с онемевшим противником и со скорбной миной глядя на свой запятнанный балахон. — Поеду-ка к морю. Отмоюсь.
Невероятное дело
Адония наслаждалась путешествием. Неторопливое передвижение по зелёным лесам и полям доброй матушки Англии. Глюзий — верхом. В распоряжении Адонии — лёгкий крытый возок. Она же сама и правила парой спокойных лошадок. Чистый воздух, простор, птицы самозабвенно поют, кузнечики неостановимо стрекочут. Какие-то весомые бумаги, а также деньги в кошельке Глюзия позволяют им ехать там, где они захотят — иногда и вовсе без дорог, по полям, по пригоркам, по затенённым лесным опушкам. А вечера! Лениво шевелящийся костерок, тёплые сумерки. Лошадки мирно хрустят травой неподалёку…
Но самым потрясающим для Адонии был миг, когда они выехали на край пригорка, с которого в просвете между деревьями открылось бескрайнее, на полземли, сверкающее под солнцем море.
— Это — море! — прошептала Адония, встав во весь рост на облучке возка.
Глаза её наполнились восторженными слезами.
— Да, — сказал Глюзий. — Море. Если я правильно взял направление, то внизу, на берегу, должны быть наши.
— Кто?
— Ты разве не знала? Они пораньше нас выехали. Регент и Фердинанд. О! Чувствуешь дым? Точно — они. Ждут. Правильное направление.
С болезненным стоном оторвавшись от созерцания сверкающего великолепия, Адония направила лошадей вслед за двинувшимся искать спуск Глюзием.
Здесь оказалась хорошо накатанная тропа, почти дорога, ведущая к самой воде. Сразу же и объяснилось присутствие этой тропы здесь, в стороне от большого проезжего тракта: пресная вода. Выбегая из скал, впадал в море довольно широкий ручей. Между ручьём и кромкой прибоя желтел ровный, уютный песчаный клин. Чуть в стороне, в камнях, горел почти бездымный костёр. Однако, когда лошади вытащили возок на песчаный пляж, ни Регента, ни Фердинанда там не оказалось. А копошился в ручье худой смуглый старик, с бритой головой, в коротких нательных панталонах. Адония спрыгнула с облучка, подошла ближе. Слез с коня Глюзий, привязал поводья к возку. Старик не обращал никакого внимания на прибывших. Он стоял, склонившись, в ручье, вглядываясь во что-то. Вот медленно опустил лицо в воду, на миг замер — и резко выпрямился. Выбрался из воды на берег. В руках у него билась небольшая серебристая рыбка. Он подошёл к незамеченному Адонией кругу, выложенному из камней на краю ручья, выпустил туда рыбку. И оказалось, что там их плещется уже примерно десяток.
— Я хотел, — проговорил старик, — добрые люди, на прутиках их изжарить. Но если у вас найдётся котёл и немного соли, то мы можем сварить уху.
Он наклонился, поднял лежавший среди камней коричневый балахон и проворно натянул его через голову.
— О, вы — монах? — приветливо произнесла Адония.
— Монах, дочь моя. Францисканец.
— Это так славно! Монахи — самые лучшие люди на свете!
Подошёл Глюзий, присел возле запрудки, посмотрел на бьющихся в ней рыбок.
— Меня зовут Адония, — улыбаясь, сообщила девочка. — А это вот — мастер Глюзий, он мой учитель.
— А меня зовут мастер Альба.
— Да, у нас есть котёл, — не глядя на монаха, не очень приветливо проговорил Глюзий. — И соль имеется, и картофель. Сварить уху — это хорошее предложение.
— А трудно ли ловить рыбу руками? — спросила Адония у монаха.
Но ответил не он, а Глюзий:
— Честно говоря, я бы не поймал ни одной, хотя и просидел бы в ручье до ночи.
— Ой, а как же тогда?…
Монах, улыбаясь, сказал:
— Понимаешь, она под камнями прячется. В открытой воде, разумеется, не поймать. А вот прижать к камню и вытащить — это возможно.
— Вы здесь не видели пару всадников? — спросил от возка Глюзий. — Нас ждать должны были.
— Нет, — сказал монах, бросив взгляд на песчаный пляжик. — Никого не было. Следы — только мои и ваши.
— Я никогда не видела моря, — доверительно сообщила ему Адония.
— Ты знаешь, — вдруг так же доверительно сказал монах, — море — живое. И, когда ты войдёшь в него, ты почувствуешь, что оно тебя любит.
— Правда?
— Конечно. Такая же правда, что море солёное. Вон за теми деревьями можно раздеться и поплавать.
Когда Адония вернулась к костру, — сияя глазами, отжимая мокрые волосы, — уха уже была готова.
Неторопливо поели.
— Как-то не так, — вдруг проговорила Адония.
Монах вопросительно поднял брови.
— Наш повар очень вкусно готовит, но всё же не так вкусно. А ведь всего лишь рыбка, соль и картофель!
— И простор этого моря, — сказал негромко монах, — и зелень этих деревьев, и йодистый воздух придали нашей ухе особенный вкус. Волшебные закономерности неволшебного мира.
— Выберусь-ка наверх, — пробормотал Глюзий, вставая. — Не могли же они мимо проехать…
Адония, оперевшись на локоть, стала смотреть на море. Монах вычистил песком и отмыл котелок. Вернулся к костру, подложил, легко переломив, толстую ветку. Пришёл хмурый Глюзий.
— Учитель недоволен, — встретила его добродушной фразой Адония. — Найдут. Куда же им деться.
— Конечно, найдут, — согласно кивнул Глюзий. — Странно только. Выехали раньше нас.
— Вы преподаёте что-то из классических наук? — поинтересовался ловец рыбы.
— Самую классическую, — небрежно ответил Глюзий.
— Фехтование, — закончила за него девочка.
