Всеволод Воеводин - Слепой гость

Эта беседа по душам оказалась проще простого. И он был обижен, — черт возьми, на такую работу не посылают капитанов, хотя бы и отставных!

Вечером они встретились с полковником на вокзале. Шел дождь (вспоминал он после об этом вечере), и они стояли на перроне под навесом, ждали поезда.

— Мертруп, — заговорил вдруг полковник, — месяца через два вы вернетесь сюда. Вам предстоит большое дело.

Капитан, разумеется, ответил, что он не боится больших дел.

— Да, но это совсем особое дело, Мертруп, — покачал головой полковник. — Вы вернетесь сюда не в спальном купе. Придется перейти границу и провести за собой группу человек в десять. Сумеете ли вы это сделать, дорогой мой?

Мертруп сказал, что в прежнее время ему случалось переходить границы и не одному иногда, а в компании. Полковник ответил, что перейти границу это еще не все. Здесь, сказал он, есть два местных уроженца, бывшие рядовые из константинопольской школы, вернувшиеся на родину по окончании войны. Если их не раскулачат в ближайшие два месяца, они приютят капитана Мертрупа и его друзей. А затем, затем капитан и его друзья обратятся в калек. Один из них уйдет сухоруким, другой эпилептиком, третий глухонемым.

— Вы, Мертруп, — сказал полковник, — уйдете слепым. Я помню, что этот фокус с искусственными бельмами у вас получался неплохо.

Капитан сказал, что этот фокус он может повторить в любое время. Две недели он как-то бродил вблизи английских лагерей, не вызывая никаких подозрений. Это трудно, но недели две-три продержаться можно.

— Да, Мертруп, — покачал головой полковник, — но речь идет о том, что обратиться в слепого вам предстоит не на две недели, а на два года.

И вот тогда-то он и рассказал ему свой план. Вот показания капитана Мертрупа, .подписанные его рукой за месяц до расстрела: «Этот план мне показался гениальным. Он ослепил, ошеломил меня. Да, это была вершина немецкой стратегической мысли».

Подробно вспомним о том, что говорил в этот вечер философ и диверсант полковник Шварке. Вспомним и обсудим.

Прежде всего он сказал, что у Германии дрянная армия. Мало современных пушек и самолетов. Но люди, которые носят в петлице свастику, готовы, сказал он, к тому, чтобы взять власть в свои руки. Это значит, что через два года Германия будет иметь и пушки, и танки, и самолеты. Что же, он был прав. Вскоре выродок в коричневой рубахе, тезка покойного капитана Адольфа Мертрупа, взял власть в этой стране. «Истинные» немцы только крякнули, когда их посадили на голодный паек, да поздно. Зато они получили пушки.

— Итак, Мертруп, — говорил полковник, — Германия будет иметь первоклассную армию. Через два года здесь будет ненависть, нищета и развал.

С точностью астронома, высчитывающего срок солнечного затмения, он высчитывал сроки нашей смерти. Он назначил чуть ли не день, когда мы останемся без угля, без железа, без хлеба, с поездами, заметенными снегом в пути, с городами без огней, с полями, по пояс человеку поросшими сорными травами. Мы говорили в эти дни о самом крупном сельском хозяйстве в мире, о счастливой зажиточной жизни, — он предрекал нам голод и сыпной тиф. Мы говорили о крепнущей дружбе народов в нашей стране, — он видел впереди погромы и национальные распри.

— Два года, Мертруп, — говорил он, — только два года. История поработает на нас. Но, разумеется, и мы не будем сидеть сложа руки. Эта страна, в которой люди не умеют распорядиться собственными богатствами, нам нужна. Я не буду рассказывать вам о том, что мы делаем на западных границах, это вас не касается. Что делаете вы? Вы обращаетесь в калек. Избрав какое-нибудь ремесло, вы оседаете по городам и деревням. Никакой пропаганды, никаких противогосударственных высказываний. Если возможно, женитесь, плодите ребят, обзаводитесь хозяйством. Главное, чтобы к вам привыкли соседи. Станьте старожилом.

На два года он запирал их, своих подручных, в самое глухое подполье. Эпилептики, сухорукие, глухонемые, они терпеливо должны были ждать условленного часа.

Да, это была любопытно задуманная игра.

В «нищей, озлобленной, вконец обездоленной нами, коммунистами, стране», какой она в будущем виделась господину Шварке, является «божий посланец».

И люди, увидевшие воочию, как слепец открывает глаза и глухонемой славословит господа, сначала падают ниц, а потом хватаются за кинжалы и факелы — громят, жгут, режут.

Полковник сказал капитану Мертрупу, восхищенному этой красивой картинкой:

— До сих пор вы взрывали мосты и склады, теперь вы взорвете религиозные страсти. И это будет началом восстания...

Капитан досказал:

— Началом войны.

Они долго молчали после этих слов, вспоминал он после.

Караульный стрелок прошел по перрону и мельком оглянулся на них. Должно быть, нечто такое было на их лицах, такая злоба или такое дьявольское восхищение, что тотчас же он оглянулся вторично и даже замедлил шаги.

Но он ничего не увидел на этот раз. Кашлял старик, прикрывая рукой простуженное горло, да иностранец, скучная туристская фигура в непромокаемом пальто, поглядывал то на часы, то на огоньки семафоров.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Есть арабская сказка о духе, которого царь Соломон заключил в медный сосуд и бросил в море. Озлобленный дух поклялся убить всякого, кто его освободит, так велика была его ненависть ко всему, что живет и радуется под солнцем.

...Четвертый год их подполья подходил к концу. Мертруп говорил: меня поддерживала только ненависть. Он ненавидел всё — бабку твоей подруги Элико, старую грузинку, у которой он жил, прохожих на улице вашего зеленого городка, тебя, веселого мальчугана, такого почтительного и ласкового к старому, слепому корзинщику.

Это не было холодное презрение «настоящего» немца к людям, не стоившим его подметки, какими он считал нас с тобой. Это была злость, переходившая в бешенство. По собственному признанию, часто ему хотелось стрелять в первого встречного. Вместо этого он гладил Элико, хохотушку Гах-Гах, по кудряшкам и, выходя на улицу, жалобно гнусавил: «Добрые люди, помогите слепому старику перейти дорогу!»

Как случилось, что, вместо намеченных по плану двух лет, они сидели в своих норах четвертый год? Все было очень просто: незадолго до срока их выступления Мертруп получил от полковника приказ — ждать. Ждать еще два года, потому что обстановка не благоприятствует.

«Нищета и развал», обещанные нам полковником, почему-то еще не наступали, как этого ему хотелось бы. И он приказывал ждать.

В этот день Мертруп пришел в бешенство. Ведь он был не один. Девять его агентов сидели с ним по соседству по разным городам и деревням — два азербайджанца, один перс, три таджика и три таких же, как он сам, «настоящих» немца. Отсрочка могла пошатнуть дисциплину.