Александр Дюма - Анж Питу
– Денег, тысяча чертей! И именно оттого, что денег не хватает, а не хватает их оттого, что их прикарманивают королевины любимцы, королеву зовут госпожа Дефицит. Значит, гневается не король, а королева. А король просто сердится, сердится, что все идет так скверно.
– Я понял, – сказал Питу. – Но как быть с ларцом?
– Твоя правда, Питу, твоя правда; эта чертова политика всегда увлекает меня в такие дебри, в какие я и не думал залезать. Да, ларец прежде всего. Ты прав, Питу, сначала надо повидать доктора Жильбера, а там уж я вернусь к политике. Это мой священный долг.
– Нет ничего более священного, чем священный долг, – промолвил Питу.
– Тогда вперед в коллеж Людовика Великого, где учится Себастьен Жильбер, – сказал Бийо.
– Вперед, – согласился Питу со вздохом, ибо ему не хотелось подниматься с мягкой травы.
За прошедший день на долю Питу выпало столько приключений, что он с трудом мог успокоиться, однако в конце концов сон, верный друг людей с чистой совестью и усталым телом, начал предъявлять на добродетельного и обессилевшего бойца свои права.
Бийо уже поднялся, а Питу собирался последовать его примеру, когда пробило полдвенадцатого.
– Однако, – сказал Бийо, – сдается мне, что в полдвенадцатого ночи коллеж Людовика Великого закрыт.
– О, разумеется, – сказал Питу.
– К тому же ночью можно налететь на какой-нибудь вражеский патруль; сдается мне, что солдаты разожгли костры возле Дворца Правосудия; меня могут схватить или убить, а мой долг в том, чтобы меня не схватили и не убили, – тут ты, Питу, совершенно прав.
В третий раз за день Питу слышал эти столь лестные для человеческой гордыни слова: «Ты прав».
Он счел, что ему ничего не остается, кроме как повторить то, что сказал Бийо.
– И вы правы, – произнес он, укладываясь на траву. – Ваш долг в том, чтобы вас не убили, дорогой господин Бийо.
Конец этой фразы застрял в горле Питу. Vox faucibus hoesit13, – сказал бы он, если бы бодрствовал, но он уже спал.
Бийо этого не заметил.
– Вот что я тебе скажу, – обратился он к своему спутнику.
Питу в ответ тихонько похрапывал.
– Вот что я тебе скажу: как бы я ни был осторожен, меня могут убить, меня могут зарезать или застрелить; если это случится, ты должен знать, что передать от меня доктору Жильберу; но держи язык за зубами, Питу.
Поскольку Питу ничего не слышал, он, естественно, промолчал.
– Если меня смертельно ранят и я не смогу исполнить свой долг, ты пойдешь к доктору Жильберу вместо меня и скажешь ему… Ты меня слышишь, Питу? – спросил фермер, наклоняясь к юноше. – Ты скажешь ему… Да он дрыхнет, несчастный.
При виде крепко спящего Питу все возбуждение Бийо сразу улеглось.
– Раз так, посплю и я, – сказал он и не без удовольствия растянулся рядом со своим спутником.
Как ни привычна ему была усталость, дневная скачка и вечерние сражения оказали свое снотворное действие и на него тоже. А через три часа после того, как оба наши герои уснули или, скорее, забылись, взошло солнце.
Раскрыв глаза, Бийо и Питу увидели, что, хотя Париж вовсе не утратил того сурового облика, какой имел накануне, кругом было множество простолюдинов, но ни одного солдата.
За ночь парижане вооружились наспех изготовленными пиками, ружьями, с которыми большинство не умело обращаться, и роскошными старинными мушкетами, новоявленные владельцы которых с восхищением взирали на украшения из золота, слоновой кости и перламутра, не умея взять в толк, как устроены эти чудные штуки и что с ними делать.
Вскоре после отступления солдат народ опустошил Королевскую кладовую, а также завладел двумя небольшими пушками, которые толпа как раз катила к Ратуше.
На колокольне Собора Парижской Богоматери, в Ратуше, во всех приходских церквях били в набат. Неведомо откуда, как из-под земли, выплескивались на улицы легионы бледных, изможденных, полураздетых мужчин и женщин, которые еще вчера кричали: «Хлеба!», а сегодня стали кричать: «К оружию!»
Ничего не могло быть мрачнее, чем эти скопища призраков, которые вот уже целый месяц, если не больше, прибывали из провинции, бесшумно проникали в город и обосновывались в Париже, жители которого и сами были голодны, словно вампиры из арабских сказок.
В этот день Франция, приславшая в Париж голодающих из всех провинций, требовала у своего короля: «Дай нам свободу!», а у своего Бога: «Дай нам поесть!»
Бийо, проснувшийся первым, разбудил Питу, и оба направили свои стопы к коллежу Людовика Великого, с трепетом оглядываясь по сторонам и сострадая той душераздирающей нищете, что предстала их глазам.
Подходя к тому району Парижа, который мы зовем сегодня Латинским кварталом, поднимаясь по улице Лагарпа, наконец, вступая на улицу Сен-Жак, являвшуюся целью их похода, они видели, что кругом, как во времена Фронды, вырастают баррикады. Женщины и дети таскали на верхние этажи домов огромные фолианты, тяжелую утварь, драгоценные мраморные статуэтки, дабы сбросить все это на головы иностранных солдат, если они посмеют вторгнуться в этот уголок старого Парижа с его узкими извилистыми улочками.
Время от времени Бийо замечал одного-двух французских гвардейцев, окруженных народом; они давали горожанам команды и с изумительным проворством учили их стрелять из ружей; уроки происходили на глазах женщин и детей, следивших за происходящим с любопытством и едва ли не с завистью.
Когда Бийо и Питу добрались до коллежа Людовика Великого, выяснилось, что там тоже поднялось восстание: ученики взбунтовались и прогнали учителей. В ту минуту, когда фермер и его спутник подошли к воротам, школяры с угрозами осаждали эти ворота, а испуганный ректор в слезах пытался их урезонить.
Фермер помедлил мгновение, наблюдая за этой междуусобицей, а затем зычным голосом спросил:
– Кто из вас зовется Себастьен Жильбер?
– Я, – отозвался юноша лет пятнадцати, в чьей красоте было что-то женственное; вместе с несколькими товарищами он тащил лестницу, чтобы перелезть через ограду и покинуть коллеж таким способом, раз уж нет возможности открыть ворота.
– Подойдите сюда, дитя мое, – позвал юношу фермер – Что вам угодно, сударь? – спросил Себастьен.
– Неужели вы хотите увести его? – вскричал ректор, устрашенный видом двух вооруженных мужчин, из которых один, обратившийся к юному Жильберу, был весь в крови.
Мальчик же смотрел на этих двоих с удивлением, не узнавая в стоящем за воротами воине своего молочного брата Питу, неимоверно выросшего за время их разлуки.
– Увести его! – воскликнул Бийо. – Увести сына господина Жильбера, потащить его в эту свару, где с ним может приключиться какая-нибудь беда; нет, клянусь честью, я этого не сделаю.
