Затерянный мир - Юрий Валерьевич Литвин

Пугало было на месте, как ни в чем не бывало.

Только ближе к полудню Петр Иванович решился выйти из дому. Телогрейка, шапка и жестянки были на месте, правда, когда Петр Иванович присмотрелся, то заметил, что сорняки на его огороде за ночь были местами вытоптаны, причем особо пострадал чертополох, а крапива поменьше. Рожку некогда было удивляться этому несоответствию и он, глубокомысленно подергав губой, удалился в дом, чтобы плотно позавтракать, а это дело Петр Иванович любил. Ну а потом конечно баиньки. Это святое.

Хорошенько отдохнув, Рожок подумал о том, а не рассказать ли кому-то из соседей о странном ночном происшествии, но решив не позориться он стал готовиться к ночи.

Закрыв все ставни и двери, оставив лишь щелку для наблюдений, он прислонил к стене грабли, взял книгу и, закончив тем самым приготовления, уселся ждать развития событий.

«Покрытые кровавым налетом обнаженные тела тихо качались на ржавых цепях…» гласила книга без обложки, и тут Петру Ивановичу и вправду показалось, что пугало пришло в движение. Он отложил книгу и прильнул к наблюдательной щели.

Пугало двигалось. Более того оно раздевалось! Когда на землю упала телогрейка, Рожок увидел, что чучело демонстрирует ему тело, покрытое кровавым налетом.

– Ввва-аа-а… – простонал Петр Иванович, а пугало между тем гремело похожими на цепи обрывками колючей проволоки, и гремело похожими на гири консервными банками, танцуя и изгибаясь в сумеречном огороде, изредка помахивая стучащему зубами учителю рисования своей рваной шапкой. И вновь зазвучал заунывный далекий хор:

«Рожок! Рожок!!»

Потом стемнело, и чучело исчезло в темноте, понемногу затих и хор, а оцепеневший Петр Иванович так и просидел у окна до рассвета, сжимая грабли.

…По-обыкновению в полдень, прихватив помимо грабель штыковую лопату, злой Рожок прямиком отправился к пугалу, которое, конечно же, мирно стояло на месте. Он решил сравнять свой кошмар с землей и уже вонзил штык в землю, как вдруг увидел клочок бумаги, прикрепленный к фуфайке посредством ржавой булавки. Руки сразу задрожали, но Петр Иванович ухитрился сорвать бумажку и помутневшими глазами прочел нацарапанные на ней простым карандашом буквы: «Не бей миня Ражок!» гласила записка. Учитель испуганно глянул на пугало. Оно скорбно висело на своем шесте, растопырив рукава телогрейки. Петр Иванович попятился и мыча под нос нечленораздельные ругательства ушел спать прихватив свой нехитрый инструмент. Сказывалась бессонная ночь.

Проснулся он, разумеется под вечер, и с ужасом вспомнил. Что забыл запереть дверь. Он опрометью бросился к ней и едва успев задвинуть щеколду, услыхал как со стороны огорода донесся протяжный. Леденящий душу стон:

«Не бей меня Рожок! Не бей!!!»

Петр Иванович прильнул к щели и увидел, что пугало уже резвится вовсю. Оно танцевало, качаясь из стороны в сторону, воздевало к небу руки, гремело банками и выло, во всю демонстрируя покрытое кровавым налетом тело.

Остатки волос на голове Рожка зашевелились, когда он увидел, как к чучелу из темноты присоединились еще два подобных создания, и вся эта милая гоп-компания закружилась по огороду в диком сатанинском хороводе.

Потом отчетливо донеслось:

«Иди к нам Рожок!» и танцоры приветливо замахали наблюдателю кровавыми конечностями. Мало того, они стали медленно приближаться к дому и оцепеневший Рожок все сильнее и сильнее цеплялся за подоконник. А когда какой-то предмет, показавшийся близкому к обмороку учителю рисования, обезглавленной курицей ударил по ставням, сознание оставило Петра Ивановича, и он безропотно свалился на пол…

«Рожок! Рожок!! Иди к нам!!!» – тонкими противными голосами, еле сдерживая смех, тянули спрятавшиеся в кустах неподалеку пятеро здоровых мужиков из числа соседей несчастного учителя рисования.

Володя Якорь дирижировал лично мускулистыми наколотыми руками, именно он подбросил книженцию без обложки на огород Рожка. Тритон, получивший свою кличку за вес, приближающийся к трем тоннам, исходил смехом и уже не мог больше петь, отчаянно топча спиной одуванчики, а Вонилин, Маргулис и весельчак Жоржа, во всю крутили хороводы.

Послышался звон разбитого стекла, и хор смолк, давясь хохотом. Якорь крикнув: «За мной!» бросился к дому, ломая чертополох. ПУгалы, или как их называл Маргулис, пугАлы, наконец прекратили свои танцы и все услышали хриплый характерный смех из кустов сирени с другой стороны дома: «Хххааа!»

– Карлик, сука! Спешишь, как голый в баню! – обиженно крикнул Жоржа,– всю забаву испортил!

А забава заключалась еще и в появлении трех горящих крестов и самодвижущего надгробного памятника, который должен был изображать похожий на Брежнева лично Ярослав Иванович Пасенков.

– Ну чего стали?– прикрикнул на пугАл Якорь,– пошли в дом, смотреть…

Жоржа ошибся, карлик, разбив обезглавленным петухом окно забавы не испортил. Когда разогретые водкой шутники ввалились в дом сорвав предварительно хлипкую щеколду, они поняли, что ни горящих крестов, ни памятника Петр Иванович уже бы не увидел. Он лежал на полу в полосатых семейных трусах на голое тело, лицом вниз и тело его было покрыто странным коричневым налетом, распространяющим неприятный запах подсыхающих экскрементов.

– Не живой! – перекрестился Васька Маргулис и, звякнув банками, добавил: – Перестарались мы мужики!

В этот момент «неживой» дрогнул и простонал:

– Ооо!

Якорь, морщась от запаха, наклонился к Петру Ивановичу:

– Эй, Петро!

Тот дернул головой и проблеял.

– Не бей меня!

– Не буду! – пообещал Якорь,– ты токо не помирай, лады?

Он тоже сильно струхнул.

– Дошутились, твари? – грозно поинтересовался Ярослав Иванович Пасенков, появившись на пороге, и хмуря брежневские брови. Он пнул под зад Маргулиса, который снова забренчал доспехами, поспешно отскакивая в сторону.

Якорь перевернул Рожка на спину и потерпевший, наконец, отважился открыть один глаз. Взгляд его упал естественно на Ваську, все еще сжимавшего в руках обрывок колючей проволоки.

– ООО! – простонал Петр Иванович и голова его состукала об пол.

– Помер! – заорал Маргулис, нот тут Рожок, не приходя в сознание, испустил еще одну порцию коричневого налета и Якорь обрадовано констатировал:

– Живой падлюка! Живой!

Часы в умывальнике ударили полночь.

ЗООПАРК

Байзель сидел на унитазе и читал свою любимую газету «Спид-Инфо», а Костя Семенко уже довольно продолжительное время пытался привлечь его драгоценное внимание тем, что сидя под дверью туалета, выл на разные голоса, взывая к справедливости, или хотя бы к байзелеву желудку. Однако, тот был глух и сидение завершать не спешил. Костя же изображая голоса различных животных, поначалу выл как волк, затем, как шакал, потом как собака, после перешел на экзотические вопли обезьян и гиен, а еще чуть позже решил, что он медведь, да только никак не мог вспомнить, воют медведи или нет. Ограничился он тем, что стал почти с медвежьей силой выламывать двери туалета, но те были крепки и Семенко, в конце концов заскулил, как поганый Семенко, неуспевающий к месту ежедневных испражнений в момент их начала.

Не прошло и полгода, как суровый наставник все-таки зашуршал бумагой, и