Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)
— Значит, все обстоит благополучно, — сказал я, — теперь они меня не найдут, подумают, что я тоже убит, а тело мое поплыло по течению… Не будем терять времени, Джим, скорее выплывай на середину реки!
Я не мог успокоиться и прийти в себя, покуда плот не отплыл на две мили и не выбрался на самую середину Миссисипи. Тогда мы вывесили наш сигнальный фонарь и снова почувствовали себя свободными и в полной безопасности. Со вчерашнего дня я не ел ни крошки. Джим достал мне ржаную лепешку, свинины, капусты — нет ничего на свете вкуснее капусты! А покуда я ужинал, мы беседовали между собой и отводили душу. Я был ужасно доволен, что уехал подальше от всяких кровавых распрей, а Джим радовался, что выбрался наконец из своего болота. Мы оба согласились, что нет жилища лучше плота! В других местах все время чувствуешь себя как-то неловко, — то ли дело на плоту! Там живется так свободно, легко и привольно!
Глава XIX
Жизнь на плоту. — Астрономия. — Новое знакомство. — Лекция о трезвости. — Герцог Бриджуотер. — Тяготы королевского сана.
Прошло два-три дня; можно сказать, они проплыли мимо, проскользнули для нас тихо, ровно, приятно! Река в этом месте была чудовищно широкая — иногда в полторы мили шириной. По ночам мы плыли, а днем прятались на берегу. Чуть время близилось к рассвету, мы прекращали плавание, причаливали — почти всегда у какого-нибудь прибрежного острова, поросшего хлопчатником; нарезав веток, мы прикрывали ими плот. Потом забрасывали удочки. А сами соскакивали в воду и купались, чтобы освежиться и придать себе бодрости; затем, присев на песчаном краю берега, где вода по колено, мы наблюдали, как светает. Кругом тишина — ни звука, словно все вымерло, разве кое-где квакают лягушки. Сначала, если глядеть на воду, видна только какая-то темная линия; это леса на той стороне реки; ничего больше и не разберешь; потом появляется на небе белесоватое пятно; мало-помалу оно расплывается, растет, река тоже бледнеет, из черной превращается в сероватую. Вдали виднеются движущиеся темные точки; это — торговые барки-плоскодонки и тому подобные суда или длинные черные полоски: это плоты. Порою оттуда слышны царапанье метлы или смутные голоса — ведь в такой тишине звуки доносятся издалека. Туман клубится над водою, восток алеет и бросает розоватый отблеск на реку. Вон там, вдалеке, на другом берегу, у самой опушки леса виднеется бревенчатая избушка, должно быть дровяной склад… а вот подымается легкий утренний ветерок, такой свежий, прохладный, и тихо обдувает вас с ног до головы, ветерок благоуханный, душистый; от него веет лесом и цветами; наконец, настает день, все улыбается при ярком сиянии солнца; птички певчие встрепенулись и подняли гомон…
В такую пору никто не обратит внимания на легкий дымок; и вот мы снимали рыбу с крючков и начинали стряпать горячий завтрак Поев, мы опять принимались глядеть на тихую, безмятежную реку, пока нами не овладевала дремота. Иногда мимо проползет пароход, да так далеко, вдоль того берега, что ничего на нем не разберешь, даже не узнаешь, какой он — колесный или винтовой; а потом битый час ровно ничего не видно и не слышно — такая тишь да гладь. Вон опять скользит мимо плот, а на нем тешут доски — это почти всегда делают на плотах; вы ясно видите, как сверкает и опускается топор — в этот момент вы не слышите никакого звука, но вот топор подымается снова, и когда он уже над головою человека, тогда только вы явственно слышите удар: чек! Так-то мы проводили весь день, лениво слоняясь по лесу или наблюдая и прислушиваясь.
Один раз стоял густой туман; на всех плотах и судах, идущих мимо, били в жестяные сковороды, чтобы избежать столкновения с пароходами. Барка или плот проходили от нас совсем рядом — мы могли слышать, как люди разговаривали, бранились или смеялись; мы отчетливо слышали каждое слово, но людей не видели; даже жутко становилось, словно призраки или духи какие снуют по воздуху. Джим уверял, что это непременно духи.
— Нет, — возразил я, — духи не стали бы так выражаться: «черт побери этот проклятый туман».
Как только наступала ночь, мы собирались в путь; выбравшись на середину реки, мы пускали плот по течению, а сами, закурив трубки, болтали ногами в воде и разговаривали между собой про всякую всячину, — мы всегда ходили голые, и днем и ночью, когда только не мучили нас москиты: новое платье, которое сшили мне родители Бека, было слишком нарядно и стесняло меня, да и вообще я не нуждался в одежде.
Иной раз вся река была нашей собственностью на долгое время. Вдали виднелись мели и острова; только порою мелькнет огонек — это свеча в избушке, или на самой воде загорится огонек на плоту или барке; иногда донесется свист или песня матроса… Славно жить на плоту! Вверху расстилается небо, все усеянное звездами; мы любили лежать на спине, глядеть и рассуждать о звездах — что они, сделаны кем-нибудь или так, явились сами собой? Джим уверял, будто они сделаны, а я говорил, что они явились сами, потому что слишком было бы долго делать их поштучно — ведь такое их множество! Джим полагал, что, может быть, луна их вывела; ну, это еще похоже на истину, я против этого не стал спорить, потому что сам видал, как лягушка вывела пропасть детенышей. Особенно любили мы следить за падающими звездами, как они стремглав летят вниз! Джим думал, что они испорчены и поэтому их выбрасывают вон из гнезда.
Раз или два в течение ночи мы видели пароход, скользивший мимо в потемках; время от времени он выбрасывал из трубы целые снопы искр, и они сыпались дождем в реку — очень красиво было смотреть. Но вот пароход огибал мыс, огни его меркли и исчезали, шум колес замирал в отдалении, и опять на реке водворялась тишина; волны, поднятые пароходом, баюкали нас на плоту, как в люльке; затем опять бог весть сколько времени не слыхать ни звука, разве только кваканье лягушек
После полуночи прибрежные жители укладывались спать, и тогда часа на два — на три берега становились совсем черными — не видно было ни одного огонька в избушках. Эти-то огоньки и служили нам вместо часов — первый вновь загоревшийся огонек означал, что скоро утро, и тогда мы спешили отыскать себе местечко, где бы спрятаться и причалить к берегу.
Однажды утром, на рассвете, я взял лодку, сел в нее и переправился на берег, который отстоял всего на сто ярдов, там я причалил к маленькой бухте, окаймленной кипарисовой рощей; мне хотелось набрать немного ягод. Проплывая мимо полянки, по которой извивалась тропинка для скота, я вдруг увидал'двоих людей, бежавших со всех ног по дорожке. Ну, думаю, пропали наши головушки! Я был убежден, что если кто бежит, так уж не иначе как за мной, а может быть, за Джимом. Я хотел было поскорее убраться оттуда, но беглецы были уже совсем близко; они стали кричать и умолять, чтобы я спас им жизнь, уверяя, что они ничего не сделали худого, а их преследуют, за ними гонятся люди с собаками. Они хотели было прямо вскочить в лодку, да я отговорил:
