Светлана Таскаева - Сказка о хитром жреце и глупом короле
Пока они шли обратно к своему костру и ели ужин, следопыт угрюмо молчал, что было на него непохоже. После ужина Амети понес Арундэлю заначенную миску похлебки и кусок лепешки — нумэнорцу, естественно, приходилось питаться в стороне от людей. Альвион, шедший следом, прихватил из костра пылающую головню и, бросив ее рядом с Арундэлем, положил сверху куст сухой верблюжьей колючки, которая занялась фиолетовым потрескивающим пламенем.
Некоторое время они все трое сидели молча: Арундэль ужинал, размотав с лица тряпку, Амети, вытянув гудящие после дневного перехода ноги, наслаждался отдыхом. Альвион молча смотрел в огонь. Потом неожиданно с чувством произнес:
— Не нравится мне этот Дэнна!
В ответ на вопросительный взгляд Арундэля Нимрихиль рассказал все, что они с Амети узнали от соседей.
Арундэль вдумчиво слушал, откусывая лепешку и запивая ее водой из фляги.
— Одно могу сказать вам совершенно точно, — заговорил он, когда Нимрихиль закончил, — «тэннах» или, на южном диалекте языка харадрим, «дэнна» — это не имя, это название должности. Как переводится, не знаю, но означает «Защитник Юга». В наших терминах, Капитан Юга. Это довольно древнее слово.
— Точно! — выпалил Амети. — И как я сам не вспомнил!
— Ничего удивительного в этом нет, — заверил его Арундэль. — Последний из носивших этот титул умер еще до твоего рождения, Амети. Это произошло около 2140 года по нашему летоисчислению, почти сорок лет назад. Взойдя на престол своих предков ваш, э-э-э, Сын Зари никому его не присваивал, — тут он прервался и взглянул на Альвиона:
— Челюсть подбери, пожалуйста.
И продолжил свой рассказ:
— Но меня удивляет, что при его-то подозрительном отношении ко всем своим военачальникам Дхарин снова даровал этот титул, дающий такие полномочия… Кстати, кому? По правде говоря, я не верю в то, что этот человек может быть сыном короля.
— Почему же? — удивился Альвион.
Арундэль внимательно посмотрел на своего товарища:
— Впрочем, ты прав, а я ошибся: ведь этому вашему тэннаху, скорее всего, больше двадцати пяти лет…
Альвион раздраженно повел плечом:
— Я совершенно не возьму в толк, на что ты намекаешь. Мне все равно, чей он сын, меня беспокоит только одно: причина столь удивительной проницательности и догадливости.
— Думаешь, еще один «рыболовный крючок»?
Это предположение заставило Альвиона подпрыгнуть, как будто в него ткнули этим самым крючком. Он вскочил на ноги и обежал вокруг костра:
— Нет, не может быть, нет! — воскликнул он, словно заклиная.
Потом остановился и сквозь зубы произнес, сильно побледнев:
— А ведь правда…
Арундэль поднял голову, и они с Альвионом долго молча смотрели друг на друга. Амети поежился: по его загривку побежали холодные мурашки.
— Это черный маг, как у нас в Храме? — выдавил из себя жрец самое страшное, что пришло ему в голову.
— Возможно, нечто еще более скверное, — холодно ответил ему Арундэль.
Альвион встряхнулся и снова опустился на землю рядом с Арундэлем:
— Гадать бессмысленно. Идти напрямик опасно. Обходить по горам… — он покачал головой, вытянув к костру ноги в дырявых опорках.
— Что же нам делать? — жалобно спросил Амети.
— Не бойся, уважаемый, — откликнулся Нимрихиль. — Давайте сделаем вот что…
На заре, когда караванщики еще спали, Нимрихиль разбудил двух своих спутников. Они тихо встали, собрали свои вещи, стараясь не шуметь, и по тропинке поднялись вверх по склону. Перебравшись через скалистый гребень, они оказались на краю горной страны, вершины которой уже розовели в свете восхода. Они нашли себе место, откуда хорошо было видно раскинувшуюся под ними Замковую долину.
— Теперь можно спать дальше, — сказал Нимрихиль, зевнув. — Не думаю, что раньше полудня наши приятели пройдут через заставу, а до той поры нам не стоит совать в долину носа.
Они пронежились в тени камней почти до полудня, а потом спустились обратно в долину. С юга подошли новые караваны и путешественники, в воздухе висели пыль и ругань. Когда они дошли до того места на склоне, где жгли вчера костер, Нимрихиль сказал своим спутникам:
— Ну что ж, мне пора идти. Пожелайте мне удачи.
— Счастливо тебе, — пискнул Амети, а Арундэль обнял друга и непонятно сказал ему «Valto lin, Airenaro[2]».
Нимрихиль кивнул им обоим и отправился на севере, к заставе. Амети с замиранием сердца смотрел ему вслед.
Совсем скоро, часа через три, Альвион вернулся живой, невредимый и крайне довольный собой и миром, что-то весело напевая себе под нос. Он отказался отвечать на вопросы, вместо этого отправив Амети за топливом: «Сегодня вечером нам понадобится приличный костер». Потом снова куда-то ушел, на прощание помахав рукой Арундэлю и недоумевающему Амети.
Вернулся Альвион, когда край Солнца коснулся вершин западных гор. В руках он нес изрядных размеров мех, на плече висела сума, полная до краев. Изумление Амети возросло до крайности, когда из сумы появились свежий хлеб, мясо и большая дыня. Мех благоухал вином.
— Где ты это взял? — спросил жрец.
— Купил. А что такое?
Тут вмешался Арундэль:
— У тебя же кончилась серебряная мелочь.
— Я разменял золотой.
Амети и Арундэль переглянулись:
— Ты уверен, что с твоей стороны было благоразумно разменивать золотую монету? — спросил Арундэль.
— Угу, — ответил Нимрихиль, откусывая хлеб. — Ах, да, чуть не забыл: Амети, я тут видел людей с этим, как его… Забыл. Ну, в общем с вашей местной лютней. Поди попроси у них инструмент на вечер, пока я буду жарить мясо. Можешь даже дать им денег.
И Нимрихиль всыпал в руку Амети горсть серебра.
— А зачем тебе?
Арундэль вздохнул:
— Слушайся его, Амети. Когда он в таком состоянии, вопросы задавать бесполезно.
Естественно, Амети удалось выпросить инструмент на вечер безо всяких денег: серебро отправилось в его собственный кошелек. Когда он вернулся к костру, оттуда уже соблазнительно пахло. Альвион забрал у Амети «лютню» и вручил ему истекающий соком кусок мяса, завернутый в лепешку:
— Мы уже поели, теперь твоя очередь.
Пока Амети ужинал, Альвион, ворча на южан, у которых даже струнные лады не такие, как у нормальных людей, перестраивал «лютню», чей корпус с выпуклой спинкой плавно расширялся книзу, а три отверстия в медово-желтой деке были забраны ажурными деревянными розетками.
Наконец, он сел поудобнее и провел рукой по струнам. Амети перестал жевать и навострил уши: лютня и в самом деле звучала иначе, чем он привык слышать с детства. Пальцы Альвиона запорхали по ладам и струнам; полилась странная, чужая, но красивая и нежная мелодия, похожая на голос ручейка. Неожиданно Альвион оборвал игру:
