Георгий Кубанский - «На суше и на море» 1962
На этот раз Федору удалось быстро найти сухую листвень толщиною примерно в телеграфный столб. Повалив дерево, он разрубил его на несколько двухметровых отрезков и перетаскал их в юрту. Три пары таких «полешков» да две небольшие сухие елки на растопку — таков был запас дров на ночь. Теперь все приготовления к ночлегу были закончены. Стемнело. Давно пришли на ночевку Петр и Северьян, и только Ильи все еще не было.
Федор нарубил хвои для собаки, длинной щепкой очистил снег со своих суконных брюк и, низко пригнувшись, вошел в юрту. Брезенты были развешаны невысоко: они отражали тепло костра и предохраняли от снегопада. Тетка Арина сидела напротив, подогнув под себя ноги, и пила чай из деревянной чуманки. Федор достал из поняги кружку, хлеб и сахар, палил себе крепчайшего кирпичного чая и сел к костру, наслаждаясь отдыхом.
Внезапно нижний край одного из брезентов приподнялся, и в юрту просунулась большая рыжая собачья морда. Это был Буська — широкогрудый старый пес, принадлежавший тетке Арине. Его все любили за спокойный нрав, он никогда не ввязывался в собачьи ссоры и лишь изредка, глядя на дерущихся собак, начинал басисто лаять, словно призывая к примирению. Из всех собак только Буська забирался на ночь в юрту. Выгнать собаку прочь может лишь ее хозяин, а тетка Арина никогда не гнала Буську. Всегда молчаливая, она чуть оживлялась, когда пес залезал в юрту, гладила его, что-то тихо приговаривая, а пес прижимался к ней своей лобастой мордой.
Обеспокоенный отсутствием Ильи, Федор взял ружье, вышел наружу и уже хотел стрелять, как перед ним возникла фигура охотника.
— Ну это, паря, напрасно. Меня-то еще искать в тайге не приходилось, — сказал он, счищая снег с ноговиц и ватника.
Расчетливо точными движениями он повесил на сук тозовку и патронташ, снял с плеч понягу, быстро нарубил лапника для трех своих собак, посмотрел, есть ли вода, велик ли запас дров, и, только убедившись, что все в порядке, вошел в юрту. Следом за ним, воровато озираясь, влезла Белка — маленькая черная лайка с коротким, словно обрубленным хвостом. Это была лучшая соболиная собака во всей бригаде, но она отличалась большой хитростью и не упускала случая что-нибудь стащить. На прошлой ночевке Белка стянула у Федора весь его запас сливочного масла, который он недостаточно тщательно спрятал в хвое. Присутствие этой ворюги в зимовье не допускалось, и Белка присела у входа, умильно поглядывая то на хозяина, то на костер.
Неписаный распорядок кочевой жизни соблюдался строго: утолив первый голод чаем, охотники варят еду собакам и лишь потом готовят обед себе. Вода в собачьем ведре уже закипела, и Федор хотел его спять, когда Илья толкнул его в бок и показал глазами на сидевшую у входа собаку. Она сидела с закрытыми глазами и, точь-в-точь как очень усталый человек, «клевала носом». На мгновение она открыла глаза, но тут же утомленно прикрыла их и вновь уронила голову. Вдруг одна из ее лап подогнулась, разомлевшая собака упала на бок и тотчас вскочила, ошеломленная грянувшим смехом.
— Что, Белочка, досталось тебе сегодня? — спросил Илья. — Однако, иди на двор, я тебе лапнику нарубил, не такой сегодня мороз, чтобы в юрте спать.
Заварив похлебку для собак двумя горстями муки, Федор вынес ведро наружу стынуть, а на освободившееся место повесил другое ведро, для себя.
Вечером всегда варили мясо. «Без мяса по тайге не походишь», — говорили эвенки. В кочевье все охотники взяли сохатину, кроме того, два дня питались добытым на Сыенке медвежонком. Очень редко кто-нибудь приносил глухаря или рябчика — их здесь было мало: соболь поел.
Пока варился ужин, Федор направился во вторую юрту «подводить итоги дня». Один, без всякой помощи охотников, он не мог бы выполнить своей задачи. Обо всем, что видели охотники за день, они рассказывали Федору, и так, постепенно, у него набиралось все больше сведений о природе этих мест.
— Ну, Семен Сидорович, что сегодня интересного видели, — спросил Федор, входя к соседям.
Семен, сидя у костра, заканчивал обдирать добытых белок. Делал он это с артистической быстротой, и на всю операцию затрачивалось лишь несколько хорошо отработанных движений.
— Нынче, Федя, снег на гольцах рано выпал и глубокий сильно. Я сегодня опять диких оленей следья видел и изюбрь с гольцов вниз идет. Все следы в одну сторону — к Лене, на запад, где снега меньше. А за ними и росомаха тянется — ее тоже след встретил. Весь зверь уходит — не иначе глубокий снег скоро будет. Как бы он нас тут не завалил. Здесь ведь знаешь как: начнет снег валить неделю подряд, да хлопьями с рукавицу, так, пожалуй, Сыенок назад не пройдем, однако, будем тут зимовать.
— Пока оленей своих не съедим, — добавила Катя.
— А почему бы лыжи не сделать? — спросил Федор.
— Вот как снег завалит, тогда сам узнаешь, — отвечал Семен. — По раннему снегу на лыжах хуже, чем пешком, — проваливаешься так же, а ногу двигать труднее.
— Сколько же белок сегодня добыли?
— Кого добудешь, сам видишь, какие гари, да соболей сколько, откуда же белке быть? Ведь прежде мы если штук двадцать за день принесем, так считаем, что зря сходили. А нынче за все кочевье, пожалуй, полсотни не соберем. Бывало, придешь с охоты, всю юрту кругом шкурками завешаешь, а сейчас что? — он кивнул в сторону висевших шкурок.
— Зато теперь соболь есть.
— Это правда, соболей тогда не было. Помню, как в сорок седьмом году мы с одним стариком след встретили. Глядим — что за колонок такой здоровый? Потом он хватился: «Паря, да ведь соболь!» И старики-то след забыли. Знаешь, Федя, — оживился Семен, — отец мой рассказывал, как прежде купцы к нам в Муринью за соболями приезжали. Издалека — с Качуга, из Киренска, с самого Иркутска собирались. Что там тогда делалось! Да я и сам помню. Водку привозили, как бутылку выпил — так три белки отдай, а тунгусу-то бутылка одна что!
В карты — это больше купцы между собой играли. Иной и без товару, и без шкурок назад уходит. Соболей тогда редко охотники добывали. Если кто добудет, так сам-то молчит, ну, а слух идет, и купцы за тем охотником ходят, как за девкой. Ну, потом достает охотник шкурку, а она вся в тряпку завернута, один хвост наружу. Вот купцы на хвост глядят и гадают: плохой соболь, хороший ли. Один говорит: «Я пятьдесят рублев дам!» Другой сразу: «Сто даю!» Третий: «Сто двадцать!» Каждому охота соболя взять, сколько ни отдай, все равно в барыше будет. Ну, как никто больше не дает, охотник отдаст, если соболь неважный, а то и больше требует. Вот ведь как было — это уже на моей памяти. А теперь их здесь больше белок. Я нынче прошел километра три хребтом и четыре свежих следа встретил, да сырым лесом… — И Семен рассказал Федору о своих встречах соболей.
