Марк Твен - Выдержал, или Попривык и вынес
Теперь прошло время почтоваго сообщенія на лошадяхъ и почтовые кучера — давно вымершая раса. Интересно знать, однако жь, завѣщанъ ли ими этотъ анекдотъ пріемникамъ ихъ, служащимъ на желѣзной дорогѣ кондукторамъ, ревизорамъ, и преслѣдуютъ ли эти имъ несчастныхъ пассажировъ, которые, подобно своимъ предшественникамъ, приходятъ къ заключенію, что, не Іо Семитъ (Yo Semite) и Бигъ-Тризъ (Big-Trees) настоящія величія прибрежья Тихаго океана, а Генкъ-Монкъ и его приключеніе съ Гораціемъ Грилеемъ [3].
ГЛАВА XXI
Утромъ на двадцатый день мы приближались къ концу нашего путешествія. Послѣ полудня мы должны были пріѣхать въ Карсонъ-Сити, столицу территоріи Невады. Мы этому не радовались, а, напротивъ, жалѣли. Поѣздка эта была такая пріятная и веселая; мы ежедневно дѣлали новыя наблюденія и обогащались новыми познаніями и успѣли привыкнуть къ жизни въ почтовой каретѣ, она намъ нравилась, такъ что мысль о спокойствіи и о скучной осѣдлости въ селеніи не улыбалась, а, наоборотъ, удручала насъ.
Видимо наше новое мѣстожительство походило на пустыню, окруженную стѣною снѣговыхъ горъ. Кругомъ не было ни одного дерева, никакой растительности, исключая безконечнаго шалфейнаго куста и гризъ-вуда (grease-wood). Вся природа казалась сѣрой, мы снова тащились по глубокой щелочной пыли, которая поднималась густыми облаками и расходилась по степи, какъ дымъ отъ пожара. Мы покрыты ею были, какъ мельники, а также и кучеръ, карета, мулы и почтовыя сумки — все, мы, шалфейные кусты и природа вокругъ, все было однообразнаго цвѣта. Вдали длинные обозы съ грузомъ поднимали такія облака пыли, что, казалось, виднѣется степной пожаръ. Эти обозы и ихъ хозяева были единственныя живыя существа, видимыя нами, такъ какъ мы двигались въ тиши, въ одиночествѣ по пустынѣ.
Каждые двадцать шаговъ намъ попадались скелеты вьючныхъ животныхъ, кожа которыхъ, обтягивая выдающіяся ребра, была покрыта слоемъ пыли. Часто воронъ, важно сидя на черепѣ, провожалъ проѣзжій экипажъ съ задумчивымъ взоромъ.
Понемногу Карсонъ-Сити сталъ показываться, онъ скромно пріютился на окраинѣ большой степи, но былъ еще настолько далекъ отъ насъ, что издали дома виднѣлись бѣлыми точками въ тѣни цѣлаго ряда горъ, вершины которыхъ терялись въ облакахъ.
Мы пріѣхали, разложились, а дилижансъ отправился дальше. Это былъ «деревянный» городъ съ двумя тысячами жителей. Главная улица состояла изъ четырехъ или пяти маленькихъ бѣленькихъ домиковъ съ лавками, которыя всѣ сгруппировались близко другъ къ другу, бокъ о-бокъ, какъ будто въ этой огромной степи было мало мѣста. Боковая дорожка для пѣшеходовъ была изъ досокъ, худо скрѣпленныхъ и которыя ежеминутно грозили провалиться. Посреди города, противъ лавокъ, была площадь, непремѣнная принадлежность всѣхъ городовъ за Скалистыми Горами, большое неогороженное пустое мѣсто, очень удобное для публичныхъ аукціоновъ, продажи лошадей, большихъ сборищъ и также необходимое погонщикамъ, чтобъ расположиться станомъ. Напротивъ площади, съ двухъ другихъ сторонъ ея, были магазины, конюшни и конторы. Остальная часть города была разбросана довольно живописно.
Мы познакомились съ нѣкоторыми гражданами еще въ почтовой конторѣ, а по дорогѣ къ губернатору изъ гостинницы, между другими, и съ м-ромъ Гаррисомъ, который былъ верхомъ; онъ началъ что-то говорить, но вдругъ прервалъ себя и сказалъ:
— Придется мнѣ извиниться передъ вами; вонъ тамъ стоитъ человѣкъ, который клялся, что я помогалъ обокрасть калифорнскій дилижансъ — страшная дерзость, сэръ, я даже не знакомъ съ этою личностью.
Онъ поѣхалъ и сталъ угрожать незнакомцу шестиствольнымъ револьверомъ, на что тотъ отвѣтилъ ему тѣмъ же. Послѣ нѣсколькихъ пистолетныхъ выстрѣловъ незнакомецъ отошелъ и возобновилъ свою работу (починялъ кончикъ кнута), а м-ръ Гаррисъ проѣхалъ мимо, возвращаясь домой, учтиво раскланялся, имѣя прострѣленное легкое и раненую ногу; изъ нихъ струилась кровь, которая бѣжала по лошади и придавала ей совсѣмъ оригинальный видъ. Послѣ того каждый разъ, когда Гаррисъ убивалъ человѣка, я всегда вспоминалъ этотъ первый день въ Карсонѣ.
Вотъ все, что на этотъ день намъ пришлось увидѣть до двухъ часовъ, такъ какъ въ это время дня обыкновенно дулъ вѣтеръ «Уашу-зефиръ» (Washoe-Zephyr), который съ собою приносилъ огромныхъ объемовъ облака пыли, и столица Невады пропадала изъ виду; впрочемъ, кое-когда можно было что-нибудь и разглядѣть, весьма интересное для новопріѣзжихъ; вѣтеръ по пути поднималъ вверхъ все, что встрѣчалъ, и въ облакахъ пыли виднѣлись порхающія вещи, которыя то покажутся, то исчезнутъ за тучею пыли: шляпы, цыплята, зонтики летали высоко подъ небомъ; покрывала, булыжникъ, шалфейные кусты — немного ниже; цыновки, шкуры буйволовъ — еще ниже, потомъ шли лопаты и угольные ящики; зеркальныя двери, кошки и маленькія дѣти слѣдовали за ними, также и разорванный и разломанный хламъ, легкіе экипажи и тачки; а на тридцать или на сорокъ футовъ надъ землею буря раскрывала дома и поднимала крыши.
И было на что смотрѣть. Я могъ бы лучше и больше увидѣть, если бы не эта скверная пыль въ моихъ глазахъ.
Серьезно говоря, вѣтеръ этотъ не бездѣлица. Онъ легко уноситъ непрочныя строенія, а гонтовыя крыши — безпрестанно, свертываетъ жесть въ трубку и сдуваетъ иногда почтовыя кареты и выдуваетъ оттуда пассажировъ; есть преданіе, которое гласитъ, что оттого тамъ такое множество лысыхъ, что вѣтеръ сдуваетъ волосы съ головы въ то время, какъ всѣ смотрятъ наверхъ, на улетающія свои шляпы. Лѣтомъ, послѣ полудня, рѣдко не видать движенія на улицахъ въ Каришѣ, ежеминутно видишь прыгающихъ людей, хватающихся за свои непокорныя шляпы и напоминающихъ горничныхъ, которыя стараются поймать паука.
«Уашу-зефиръ» («Washoe» есть ласкательное прозвище въ Невадѣ) есть особенный вѣтеръ, о которомъ упоминается въ Св. Писаніи, «и не знаеши, откуда онъ идетъ». Это значитъ, откуда онъ происходитъ.
Онъ дуетъ съ запада поверхъ горъ, но когда вы переходите хребетъ, то съ той стороны вы его не чувствуете! Онъ, вѣроятно, именно для этого случая и производится на ихъ верхушкахъ, откуда и поднимается, и распространяется. Въ продолженіе всего лѣта этотъ пріятный вѣтерокъ дуетъ аккуратно въ одно и то же время: онъ начинаетъ свою службу ровно въ два часа пополудни и кончаетъ въ два часа ночи; и если кто рискнетъ во время этихъ двѣнадцати часовъ выйти, то долженъ покориться вѣтру, который легко можетъ снести его мили на двѣ отъ мѣста направленія. А между тѣмъ первая жалоба пріѣзжаго въ Санъ-Франциско, изъ странъ этого вѣтра, та, что тутъ очень силенъ морской вѣтеръ! Вотъ вамъ человѣческая натура!
