Рэки Кавахара - Ускоренный мир. Том 1. Возвращение Черноснежки
– Что…
Глядя сверху вниз на офигевшего Харуюки, в голове у которого билась одна мысль: «Это-то ты откуда знаешь?» – девушка шевельнула головой, так что редко встречающиеся в наши дни очки на ее лице бликанули.
Плохо, очень плохо. Если он сейчас даст неверный ответ, взять назад потом уже не удастся.
Харуюки с легкостью вообразил кучу сенсационных заголовков. Он даже услышал боевой клич фан-клуба Черноснежки, когда они эти заголовки увидят; они наверняка возжаждут его крови.
Чувствуя, как у него дергается щека, Харуюки заставил свой мозг думать втрое быстрее, чем когда он дрался с Эш Роллером, и придумал наконец достаточно невинный на вид ответ.
– Ээээ… н-ну это. Я, я, я довольно много знаю о работе нейролинкера, и, эммм, у нейролинкера семпая были проблемы, она попросила меня его починить, и я починил; а в кафе была просто компенсация за это. Больше ничего тут нет, ни капельки.
Деревянно улыбаясь, он замотал головой. Девушка из кружка газеты прекратила печатать и нахмурила брови.
Даже если они видели Харуюки и Черноснежку в Прямом соединении, они не могли знать, беседуют эти двое или просто он возится с ее нейролинкером. Не бог весть какая отмазка, но опровергнуть ее не удастся.
Успокоившись, Харуюки продолжил говорить, пытаясь еще укрепить свою оборону.
– И потом… вы только посмотрите, как она себя ведет, когда я рядом, и вы сразу все поймете. Когда семпай говорит со мной, она постоянно расстраивается. Чтобы мы с ней встречались – это просто невозможно.
На этом интервью закончилось.
Так он подумал; однако девушка вздернула голову и повторила его слова, будто сомневаясь:
– Расстраивается? На это было совсем не похоже…
– Да п-правда! Да вот сегодня утром – она ушла вперед одна, рассердилась непонятно на что… Она всегда так себя ведет, когда я говорю про Тию, в смысле про Курасиму…
– Про Курасиму… сан? Ты имеешь в виду ту, которая ругалась о чем-то с Черноснежкой-сан у ворот школы?..
Несколько раз моргнув за стеклами очков, газетчица вдруг переменилась; от ее драматического настроя не осталось и следа, и она шевельнула пальцем, после чего иконка записи перед Харуюки исчезла.
– ?.. Все, интервью закончено?
– Эээ, ну… в общем…
Как-то с запинками произнеся эти слова и переглянувшись со своей коллегой, стоящей у нее за спиной, она продолжила говорить, судя по всему, в своем нормальном стиле.
– Ну, понимаешь. По правде сказать, мы тоже сомневались и пришли за информацией, полагая, что это какая-то глупая ошибка, но…
– Но?..
Девушка наклонилась к Харуюки и прошептала так тихо, что лишь он один мог слышать.
– Слушай, Арита-кун. А не может быть так, что… ну, мне так кажется… но, может, ты и Черноснежка-сан правда… это?
– Хаааа?!
– Ну, знаешь, если она расстраивается всякий раз, когда ты говоришь про эту Курасиму-сан, с которой ты дружишь, это называется, ну… сам знаешь?
Ее подруга по кружку, стоящая рядом, продолжила:
– Ага. Это может быть только одно…
И обе они прошептали хором, будто какие-то оракулы в храме:
– …Ревность, да?
Придя в чувство, Харуюки обнаружил, что сидит в своей привычной кабинке в мужском туалете.
В конечном итоге он таки сбежал; однако сейчас он не мог позволить себе роскошь раскаиваться в том, что сделал.
Ревность? Оно вообще как пишется? Не знаю такого слова в японском языке.
От собственных мыслей ему тоже хотелось сбежать, но кандзи уже намертво запечатлелось в его мозгу, точно выжженное раскаленным клеймом.
Черноснежка раздражалась всякий раз, когда они говорили о Тиюри, из-за… ревности.
Да, так сказали те две девицы.
Ревность. Зависть. Иными словами, Черноснежка не притворялась и не прикалывалась, она на полном серьезе –
– Не может быть, – пробормотал Харуюки, заглянув туда, куда должна была прийти эта его мысль. Это просто не могло быть правдой. Такое может случаться с другими, но с ним, Харуюки Аритой – никогда. Не думай об этом. Не желай этого. Иначе – можно не сомневаться – ему после предстоит вертеться в кровати, страдая от сожалений, в два-три раза больше, чем сейчас.
Харуюки откинул голову, стукнувшись затылком о сливной бачок, и вновь сказал себе:
– Этого не может быть… не может.
Но чем больше он говорил себе об этом, тем больше разных мелких поступков, выражений лица и слов Черноснежки мелькало у него в голове.
И в тот раз… и в тот, и вон в тот… она что, правда?..
– …Не может быть!!!
Бам! Харуюки стукнул по стене кабинки и обхватил голову руками.
Даже продолжать думать было больно; Харуюки охватило желание убежать более сильное, чем когда-либо, но – едва он собрался отдать команду на Полное погружение…
… как вспомнил безумный счет, набранный Черноснежкой в виртуальном сквоше.
Ему никогда в жизни не перекрыть этот счет. А раз так, он не может больше сбегать от реальности в ту игру.
– …Почему, – вновь пробормотал он, на этот раз чуть громче. – …Почему?! Почему я?!
У тебя есть все. Внешность, мозги, атлетизм, манеры и даже – единственное, что было моей гордостью, – реакция в виртуальных играх.
А я – всего лишь омерзительный тип с жирным, потливым телом и тупой рожей.
Иными словами – у меня нет ничего, что было бы лучше, чем у тебя.
– И все-таки… почему ты сказала, что в меня веришь?..
Конечно, Харуюки – человек, пригодный для установки «Brain Burst», тот, кого Черноснежка долго искала.
Но все равно – ну, их трое таких в одной средней школе, и все. Ничего другого это не означает.
Более того, у Сильвер Кроу с его здоровенной головой-шлемом на высоком и тощем, будто проволочном, теле нет никаких навыков, кроме ударов руками-ногами-головой. С таким дуэльным аватаром от него и не может быть никакой пользы, кроме помощи в вычислении истинной личности врага, Сиан Пайла. А раз так – он хочет, чтобы с ним обращались соответственно. Он хочет, чтобы им просто командовали – холодно и безразлично, как шахматной фигурой.
Ни на что большее он не претендует. Он даже и мечтать не может о чем-то сверх того. И все же – почему, почему Черноснежка вела себя так, делала такое лицо, смотрела на него такими глазами?
В конце концов Харуюки пришел к единственному выводу и вцепился в него, надеясь, что хоть теперь его мозг успокоится. Вряд ли ему удастся найти какое-то другое объяснение.
Хотя человека, трясущего с Харуюки обеденные деньги, в школе больше не было, все равно обед он пропустил, однако голода даже не почувствовал. Вторую половину занятий он пережил с полным безразличием.
