Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Грабители морей

Так исполнял свое страшное дело «Ральф». Груз с захваченного корабля немедленно перетаскивался на разбойничий бриг, и пираты исчезали, предварительно потопив опустошенное судно. Куда они отвозили добычу? Где их убежище, их гнездо? Никто не мог этого разузнать, несмотря на все поиски, а между тем такое убежище, несомненно, существовало, потому что пираты, когда их начинали слишком сильно теснить, вдруг исчезали куда-то и не показывались иногда по нескольку месяцев.

Эти молниеносные нападения, это таинственное, бесследное исчезновение многих кораблей и вся вообще легендарная сторона жизни Ингольфа снискали ему прозвище «капитана Вельзевула». А между тем Ингольфу было в то время не более двадцати восьми лет.

II

ВО ВРЕМЯ ЭТИХ НОЧНЫХ НАПАДЕНИЙ «Ральф» обыкновенно терял очень немного людей, но в конце концов команда его все-таки значительно уменьшилась бы числом, если бы капитан Ингольф не пополнял постоянно ее ряды. Экипаж брига составляли, кроме капитана, его помощник Альтеншид, которого для краткости чаще звали просто Альтенсом, четыре лейтенанта: Лутвиг, Ян, Эриксон и Билл, причем последним двоим было всего по двадцать лет, шесть старших матросов с боцманом, восемь вахмистров и шестьдесят простых матросов. Был еще бухгалтер, несчастный писец Джон Олдхэм, англичанин, которого Ингольф держал для ведения счетов, чтобы избавить себя от упреков в неправильном разделе добычи. Этот Олдхэм служил прежде писцом у провинциального нотариуса, но в один прекрасный день пираты похитили его из конторы, находившейся в какой-то английской прибрежной деревушке. Почтенный Олдхэм объявил, что не признает ни за что законности своего положения и если будет работать, то только по принуждению. Для того же, чтобы пираты не приобрели над ним прав, предусмотренных и до сих пор не отмененных XXXVIII статусом Этельреда Первого, английского короля из саксонской династии, носящим название De servitudine hominis, Олдхэм требовал, чтобы его подводили к конторке в сопровождении двух солдат с примкнутыми штыками. Каждый день, приступая к составлению счетов, он начинал с письменного формального протеста против насилия, которому его подвергали вопреки всем Божеским и человеческим законам и в нарушение Хабеас Корпус акта.[2] Этот протест он вручал солдату для передачи капитану Ингольфу и лишь после того приступал к ведению бухгалтерии. Дело свое он исполнял хорошо, предполагая, однако, что находится на шведском крейсере, а не на пиратском судне.

Когда Ингольф терял трех или четырех матросов из своей команды, он вылавливал из воды соответствующее число бросившихся в нее неприятельских моряков и предлагал им на выбор смерть или службу на «Ральфе». Не было еще ни одного примера, чтобы предпочтена была смерть, а через три месяца новые рекруты превращались в заправских пиратов, готовых для своего капитана на все.

Даже почтеннейший Олдхэм, помимо ежедневного слабого протеста, аккуратно заносимого в книги, в конце концов свыкся со своей жизнью на «Ральфе», которая к тому же обогащала его и избавляла от вечных супружеских сцен, которые там, в Англии, устраивала своему мужу изо дня в день в течение двадцатилетнего сожительства почтенная миссис Олдхэм, обладавшая, впрочем, по словам мистера Олдхэма, ангельским характером.

— О, она очень добра, — говорил мистер Олдхэм, — но подумайте только: на двадцать два шиллинга в неделю прокормить, одеть и обуть одиннадцать человек детей!.. Ведь это, согласитесь, чей угодно характер испортит.

Со времени исчезновения господина клерка чья-то невидимая рука доставляла его супруге двести долларов в месяц, и почтенная мать семейства воссылала к Богу пламенные мольбы, чтобы муж ее как можно дольше не возвращался.

Таков был личный состав странного корабля, по дисциплине и порядку не уступавшего самому лучшему военному судну, но в данный момент влекомого ветром и течением на норландские рифы.

Но зачем бриг явился в эти опасные места?

Это была тайна, принадлежавшая Надоду Красноглазому и капитану Вельзевулу, — тайна, никому на корабле, кроме них, не известная.

Несмотря на то что каждый матрос видел неминуемую гибель, ни один из них не роптал — до такой степени сильна была в них преданность своему капитану.

Между тем корабль все несся и несся на скалы… Ингольф неподвижно стоял, смотрел и ждал.

Не то было с Надодом. Распустив по ветру свои рыжие волосы, вытаращив свой налитый кровью страшный глаз, он задыхался от ужаса и бессильной злобы.

— Послушай, да сделай же что-нибудь! — кричал он не своим голосом, обращаясь к Ингольфу. — Я не моряк, но я посовестился бы так пасовать перед бурей, как это делаешь ты. Ведь подумай: ты рискуешь жизнью храбрых матросов…

— А главное — жизнью храброго Нада, — насмешливо произнес капитан. — Однако ты очень дорожишь своей жизнью. Удивляюсь, что тебя так к ней привязывает? Будь я так безобразен, как ты, я бы желал себе смерти.

— Удивляюсь, как ты можешь шутить в такую минуту! — вскричал выведенный из себя Надод. — Ведь мы в какой-нибудь сотне метров от этих страшных скал…

Ингольф не отвечал ничего. Он теперь внимательно следил за ходом корабля.

— Да послушай же! — не унимался Красноглазый, теребя Ингольфа за рукав.

— Замолчи, гадина! — оборвал его капитан, вдруг вспыхнув от гнева. — Замолчи и не мешай мне, иначе я тебя раздавлю!

Одним толчком Ингольф спихнул его с мостика, так что Надод кубарем скатился на палубу.

Надод и сам был очень сильный мужчина, но не мог сладить с капитаном Вельзевулом, не имевшим себе равных по физической силе. Ингольф легко поднимал на плечо большую пушку и, пройдя с ней по всему кораблю, ставил ее на прежнее место.

Безучастность Ингольфа к опасности была только кажущейся, внешней. На самом деле он ни на один миг не переставал придумывать способ спасти от гибели свой корабль.

Он решил испробовать последнее средство. Каждый моряк знает, что волна, ударившись о берег, откатывается от него и этим обратным движением задерживает следующую волну. Таким обратным движением и решился воспользоваться Ингольф. Маневр был трудный и опасный, но иного выхода не было.

Бриг несся на скалы. Надод с затаенным бешенством глядел на Ингольфа своим неподвижным глазом.

Вдруг Ингольф бросился к рулю и сам стал им действовать, не переставая отдавать приказания.