Ник Майер - Факир

– Нет! – живо проговорил Токсон, – никто, кроме меня, не имеет доступа в эту комнату. Это мое неизменное решение для всех.

– Даже для вашей дочери, для вашей Дебби? – и при этих словах она обхватила шею отца руками и пересела к нему на колени.

– Мой миленький папочка, имейте же доверие к вашей любимой дочери. Я вас буду так любить, я вас так крепко поцелую!..

Мистер Токсон нежно поцеловал Дебору. Но он не был человеком податливым и, освобождая свою шею из объятий дочери, твердо сказал:

Не настаивай более, Дебора, ты меня этим оскорбляешь. Чем я занят в настоящее время, ты скоро узнаешь, но не пытайся ускорить этой минуты. Обещаю тебе, когда наступит время, я скажу. А пока полагаюсь на твою скромность, которая позволит мне мирно продолжать весьма важную работу, успех которой должен сильно повлиять на мою судьбу. Вот сегодня, сколько потеряно времени? Итак, я спешу к своей работе; извини, что я оставляю тебя, – впрочем, это час прогулки Пензоне и, если хочешь, можешь поскучать в его обществе.

И приподняв портьеру, закрывавшую вход в музей, ученый вошел в свое святилище и захлопнул дверь перед носом своей очаровательной дочери.

II

За тридцать лет до того времени, как начинается наш рассказ, мистер Токсон не был еще знаменитым ученым и прославленным изобретателем, роскошное помещение которого мы описали в первой главе.

Будучи сыном одного фермера из Южных Штатов, он не получил никакого образования, ибо отец его, практичный и трезвомыслящий янки, готовил сына к обработке своих обширных плантаций, которые тот наследовал бы после его смерти. Однако, немногие свободные минуты, остававшиеся ему от обязанностей на плантациях, сын посвящал изучению естественных наук, к которым с раннего возраста чувствовал неотразимое влечение.

Вставая на заре, он должен был обойти все хлева и конюшни и посмотреть, есть ли корм у скотины, затем он отправлялся на плантацию, где под палящими лучами солнца целый день наблюдал за работавшими неграми, часто сам берясь за топор или кирку. На ферму он возвращался только при наступлении ночи, и, сколько же нужно было силы воли, чтобы от необходимого отдыха оторвать несколько минут для науки!

Время, следовавшее за войной за независимость, было неблагоприятно для Южных Штатов, и в особенности для людей, обладающих хлопчатобумажными плантациями. Там то и дело происходили разорения, финансовые крахи… Токсон-отец был совершенно разорен; плантация у него была отнята и продана, а сам он вынужден был работой искать себе пропитание; дети же его отныне могли рассчитывать только на самих себя.

Токсон не упал духом. Он прошел школу разнообразных занятий – был пастухом, школьным сторожем, угольщиком, посыльным, кочегаром на одной железной дороге – и все-таки смог скопить некоторую суммуденег, и продолжал заниматься, хотя и урывками, своими любимыми науками.

Во время службы на железной дороге он был свидетелем многих крушений, которые нередки на американских линиях – что навело его на мысль об механическом тормозе, приводимом в действие паром самой машины и позволявшим моментально остановить самый быстрый поезд. Это было его первым изобретением.

Он продал за хорошую сумму свой тормоз и отныне мог без помех предаваться научным работам. Вое остальное уже известно читателю.

У мистера Токсона была сестра, попавшая после разорения семейства в такое же положение, как и брат. Мисс Елена Токсон, которой обстоятельства менее благоприятствовали, чем ее брату, последовательно была швеей, модисткой, редактором одного журнала, стоявшего за эмансипацию женщин, и, наконец, получила место наставницы в пансионе. В Америке, как и в Европе, пансион является убежищем для тысячи бедных молодых девушек, но получить место наставницы здесь, может быть, более трудно, чем на другом берегу Атлантического океана, так как конкуренция тут несравнимо больше. У американцев наставница в пансионе получает не более половины того, что может заработать модистка и не более трех четвертей жалованья кухарки.

Мисс Токсон, в ущерб своему здоровью, немного зарабатывала уроками. Бегая почти целый год по длинным улицам Нью-Йорка, посещая за грошовую плату своих, рассеянных по всему городу учеников, она имела чуть свободного времени только в июле и августе, когда города пустуют, потому что обитатели их стремятся дышать свежим воздухом на морские берега или в горы, чтобы вместе с отдыхом отыскать там хоть немного прохлады и тени.

Мисс Елена, не смея и мечтать об отдыхе, поступала на эти два месяца горничной в более или менее приличный отель.

В американских отелях, чтобы поразить туристов- иностранцев, служат не негры и мулаты, как обыкновенно, а грациозные молодые девушки, с виду нисколько не. похожие на прислугу. Ваше удивление возрастет, когда

вы услышите, что дамы и девушки во время обеда обращаются к этим необычным служанкам, как к людям своего круга, даже как к своим друзьям.

Но дело объясняется просто: это преимущественно молодые девушки, принадлежат к хорошим, но бедным семьям, и, желая дышать морским или горным воздухом, поступают на время жаркого сезона в отели, где за стол и квартиру они прислуживают туристам во время обеда. Можно держать сто пари против одного, что слуга в том же отеле, который чистит ваши сапоги и приносит вам горячую воду для бритья, окажется студентом и профессором, поступившим туда с той же целью.

По всей вероятности, подобное существование надоело мисс Токсон, потому что в один прекрасный день она решила покинуть Америку и искать места в каком-нибудь европейском семействе. Брат ее, скопивший к тому времени несколько сотен долларов, снабдил сестру небольшой суммой, чтобы она могла совершить переезд не с пустым карманом. И вот в апреле месяце мисс Елена села на пароход Трансатлантической Компании и, немного спустя, высадилась в Гавре.

Известно, что французское правительство вверяет корабли Трансатлантической Компании управлению своих морских офицеров, отчисляемых для этого от флота, которые тем не менее сохраняют свое звание и все права. Так и пароходом, на котором ехала мисс Елена, управлял лейтенант Пензоне, кавалер ордена Почетного Легиона, видный мужчина тридцати лет.

Пензоне происходил из не очень зажиточной семьи и сам своими силами проложил себе дорогу. Он находился в том возрасте, когда человек, не ожидая более исполнения честолюбивых замыслов молодости, чувствует, что сердце его бьется, что оно совершенно свободно от юношеских иллюзий, требует любви и нежности.