Константин Фарниев - Паутина
— Не могу уже, — виновато прокомментировал свои действия Семен. — Со вчерашнего ужина росинки маковой во рту не было, кишки аж звенят от голода.
— Давай, только быстрее, — неохотно выдавил из себя Павел. Ему тоже очень хотелось есть, но он ни за что не показал бы этого.
Еда отняла у них несколько минут. Павел молча пошел вперед. Метров через двести дорогу им преградила глубокая поросшая кустарником балка с довольно крутыми склонами. По дну ее протекал узенький ручеек прозрачной родниковой воды. Василий было ринулся к нему, чтобы утолить жажду, но Павел остановил его. Не хватало еще, чтобы возиться с больным: пить родниковую воду в запаленном состоянии — наверняка обрекать себя на простуду. Только минуты через две, когда Василий и Семен поостыли, Павел разрешил им приложиться к ручейку.
Подниматься по склону наверх было гораздо легче, чем спускаться на дно балки. Стало еще светлее. Теперь не верилось, что такой довольно редкий лес совсем недавно казался сплошной темной преградой. Наступление утра обострило чувство опасности. Говорили почти шепотом, шли, боязливо пригибаясь к земле и стараясь поменьше шуршать листьями, озирались. Теперь дезертиры предпочитали, чтобы лес был погуще и потемнее. От одной только мысли, что их могут настигнуть, у каждого мурашки пробегали по телу.
— Быстрее, быстрее! — свистящим злым шепотом подгонял своих сообщников Павел.
Иногда он оборачивался назад, они видели, какое тревожное у кавказца лицо, и это подталкивало их сильнее любых призывов поторопиться.
Миновали разреженный участок букового леса. Впереди замаячил темный контур вершины горы, за которой угадывался горный массив.
Наверху послышался нарастающий гул самолета. Летел он со стороны Главного Кавказского хребта. Павел предположил, что это бомбардировщик. Они постояли с запрокинутыми к небу лицами, но самолета так и не увидели — он пролетел где-то высоко за тучами, которыми по-прежнему было затянуто небо.
Павел подошел к раскидистому кизиловому кусту и поманил к себе пальцем остальных.
— Сидите здесь и ждите меня, — приказал он, когда они подошли. — Начинаются людные места, и нужна разведка. Уходите только в том случае, если услышите со стороны вон той горы выстрелы. Живым я им в руки не дамся, если напорюсь.
Павел посоветовал снять под кизиловым кустом мокрый слой листьев, наломать тонких ветвей и сделать себе подстилку. Они управились с этим делом минут за пять и легли рядом, как можно плотнее запахнув на себе шинели. Только тогда кавказец, попрощавшись коротко, пошел в направлении темневшей вдали горы. Раза два он оглянулся, ободряюще помахал оставшимся рукой. Они не спускали с. него глаз до тех пор, пока он не исчез из поля зрения.
— Черт его знает, — проворчал Семен, зябко кутаясь в поднятый воротник шинели, — куда он пошел и с чем придет.
— А придет ли? — быстро спросил Василий, искательно заглядывая в лицо приятеля. — Одному ему легче продержаться. Какие мы ему помощники в этом? — высказал он свое затаенное опасение.
— Не скажи, — не согласился Семен. — Без нас и наших автоматов он в три раза слабее. Ты об этом не кумекаешь?
Василий молча пожал плечами, как бы выражая сомнение в вескости Семенова аргумента, но на душе его стало спокойнее. В самом деле, Павел должен понимать, что втроем им продержаться до исхода событий куда легче, чем в одиночку.
А Павел между тем шел и думал. Зашли они в такие места, куда жители окрестных сел заглядывают только в поисках своего скота, когда он, разбредаясь по лесу, заходил в глухомань. Но зачем знать об этом тем, двоим? Пусть боятся, умирают от страха за свои шкуры, пусть знают, что без него, Павла, они ничто, беспомощные, как слепые щенки.
Как легко попались, дураки, на его крючок. Еще по дороге на новую дислокацию Павел обратил внимание на этих двух бойцов своего отделения. Они держались в сторонке, о чем-то подолгу вполголоса толковали, не вступая в общие разговоры в теплушке. Болваны! Одни только тайные взгляды, полные неприязни, которые бросали они на бойцов, выдавали их с головой. Но чтобы поймать те взгляды, нужно было ожидать их, точно знать, что они будут. А Павел давно уже искал себе сообщников. Окончательно в своем предположении он убедился уже в селении, где полк остановился на отдых. В тот день над селом пролетала фашистская рама, сбросившая на землю тысячи листовок-пропусков. Бумажки эти обещали, что бойцов, которые добровольно сдадутся в плен, ожидают истинная свобода и множество благ.
Бойцы до того презирали эти листовки, что и при острейшем дефиците на бумагу не хотели использовать их по нужде. Но вот Маринин и Долгов… Павел был уверен, что они надежно упрятали в своих вещмешках по такому пропуску.
Он отправил свое отделение в лес на заготовку дров для ротной кухни, а сам остался специально, чтобы заглянуть в вещмешки дружков. Ему очень хотелось поймать их с поличным и так, чтобы они были полностью деморализованы своим разоблачением…
После ужина, в личное время, незаметно от других, он пригласил к себе Маринина и Долгова, зная уже, что они спрятали у себя вражеские листовки, и приказал им вывернуть наизнанку вещмешки. И здесь произошло непредвиденное: Василий шагнул к выходу из сержантского закутка.
— Это не моя листовка, — с порога заявил Маринин. — Вы сами подложили ее в мой вещмешок.
Семен оторопело застыл, обернувшись к приятелю. Сержант неслышно шагнул к Маринину, схватил его за грудки. Маринин тут же ойкнул и повалился на пол.
— Может, ты тоже хочешь сказать, что это я положил в твой вещмешок листовку? — свистящим шепотом спросил у Долгова сержант.
— Не-е-ет! — едва разлепил побледневшие губы Семен. — Я нашел… Он медленно пятился от неотвратимо надвигавшегося на него сержанта, каждая черточка лица которого выражала беспощадность. Но вот Семен уперся спиной в неровную стену, сложенную из дикого камня. Закуток сержанта находился рядом с зимним хлевом и, по всей видимости, служил хозяевам кладовкой. Об этом говорила сложенная здесь домашняя утварь.
Сержант вернулся к Василию. Тот уже пришел в себя и медленно поднимался с пола. В глубине души Павел был доволен неожиданным ходом Маринина. Василий, в общем-то, точно угадал ситуацию и вышел бы из игры без потерь, если бы не Семен.
— Ты мне нравишься, — поощрительно улыбнулся Василию сержант. — Извини, кацо, за грубость, ты слишком нахальный, и тебя надо было проучить. Что будем делать? Этим вопросом Павел продолжил свою игру. Он был рад, что не ошибся и обрел в Маринине и Долгове сообщников, но открываться им сразу не собирался. В то же время надо было как-то дать им понять, что он не горит желанием докладывать о них по команде.
