Маркус Кларк - Осужден пожизненно
В 1826 году, когда в Хобарт-Тауне были выстроены новые бараки, каторжан поделили на семь категорий. Арестантам первой категории разрешалось ночевать «на воле» и по субботам работать на себя; второй категории разрешалось лишь последнее; арестантов третьей категории отпускали только в субботу после полудня; четвертую и пятую категории составляли «трудные» и «буйные» – они работали в кандалах; к шестой категории относились «безнадежно неисправимые» – они работали в кандалах и содержались отдельно от других каторжан; седьмую категорию составляли подонки из подонков – убийцы, бандиты, грабители, которых нельзя было обуздать ни кандалами, ни кнутом. Они считались погибшими для общества, и их отправляли к Чертовым Воротам или на остров Марии. Чертовы Ворота являлись самым страшным местом каторги. Карательные меры были здесь настолько суровыми, а жизнь такой ужасной, что каторжники не выдерживали и шли на любой риск, чтобы только удрать отсюда. За один год здесь было зарегистрировано восемьдесят пять смертных случаев, только тридцать из них произошли естественным путем; из остальных – двадцать семь человек утонули в море, восемь погибли случайно, трое застрелены солдатами, двенадцать убиты своими собственными товарищами. В 1822 году из ста восьмидесяти двух каторжан сто шестьдесят девять получили в наказание общим числом две тысячи ударов плетьми. За десять лет существования штрафной колонии из нее бежало сто двенадцать человек, из них шестьдесят два были найдены мертвыми. Каторжники кончали жизнь самоубийством., чтобы вырваться из этого ада, а если отдельным счастливцам удавалось скрыться в зарослях колючего кустарника или где-нибудь в болотах, лежавших между тюрьмой и поселением, то они предпочитали лучше умереть, чем снова попасть в руки своих тюремщиков.
Морис Фрер сидел у потухшего камина, небрежно положив ногу на ногу, и с обычным равнодушным видом развлекал общество. Прошло уже шесть лет со времени его отъезда из Англии, он располнел и приобрел солидность. Волосы стали жестче, щеки – краснее, взгляд – суровей, но его манера вести себя оставалась той же. Возможно, теперь он более трезво смотрел на жизнь, говорил увереннее и безапелляционнее, как человек, привыкший повелевать, но все дурные качества его натуры проявлялись так же откровенно. Пять лет службы на острове Марии сделали его еще более грубым и самоуверенным – чем он отличался и ранее, придав к тому же уверенность в собственной значимости, и это первое, что бросалось в глаза в разговоре с ним. Каторжане его ненавидели – потому что он, как говорил сам, «не стеснялся в словах и зуботычинах», – но начальство считало его добросовестным и старательным офицером, хотя и слишком крутого нрава.
– Я полагаю, миссис Викерс, – сказал он, беря чашку чая из рук этой дамы, – что вы не будете сожалеть о том, что уезжаете отсюда, а? Передайте мне гренок, Викерс! – О нет, – ответила бедная миссис Викерс, чья игривость несколько поумерилась за эти шесть лет. – Напротив, я буду очень рада. Это такое ужасное место! Конечно, для Джона долг превыше всего. А какой здесь ветер! Дорогой мистер Фрер, вы даже не представляете! Я хотела отправить Сильвию в Хобарт-Таун, но Джон не отпустил.
– Кстати, как поживает мисс Сильвия? – спросил Фрер тоном снисходительности, каким всегда говорят о детях подобные люди.
– К сожалению, неважно, – отозвался Викерс – Она очень одинока. Здесь нет детей ее возраста, кроме дочери лоцмана, но не с ней же дружить моей дочке. Я не хотел оставлять ее в городе, и потому мне самому приходится всему ее обучать.
– Хм, да… Но с вами, кажется, была гувернантка или бонна? – спросил Фрер, уставившись в свою чашку. – Эта барышня… Помните, как ее звали?
– Сара Пэрфой, – ответила миссис Викерс, погрустнев. – Ах, бедняжка. Печальная история.
– Да неужели? – Глаза Фрера блеснули. – Если вы помните, я вскоре уехал, после суда над бунтовщиками, и никаких подробностей не знаю. – Он говорил нарочито небрежно, однако ответа ждал с большим интересом.
– Печальная история, – повторила миссис Викерс. – Она оказалась женой этого несчастного Рекса и нанялась ко мне служанкой ради того, чтобы быть подле него. Как я ее ни просила, она ни за что никогда не хотела рассказать мне о своей жизни, бедняжка, хотя после всех этих ужасов, в которых обвинял ее доктор, – Я всегда недолюбливала этого человека, – я чуть не на коленях просила ее открыться мне. Вы сами знаете, как она самоотверженно ухаживала за Сильвией и бедным Джоном, когда они заболели тифом! Милейшее существо! Мне кажется, что она и прежде была гувернанткой.
Мистер Фрер вскинул брови, точно хотел сказать: «Гувернанткой? Удачное предложение. Чудесная догадка! Странно, как это раньше не приходило мне в голову!»
– Но вела она себя замечательно, я бы сказала, даже образцово. И все шесть месяцев, пока мы жили в Хобарт-Тауне, она занималась воспитанием Сильвии. Ведь правда, что она никак не могла помочь своему мужу? Скажите, ведь это так?
– Да, разумеется! – решительно сказал Фрер. – Я ведь и о нем кое-что слышал. Кажется, влип в какую-то историю, а? Можно мне еще полчашечки, пожалуйста.
– Прошу вас, вот сахар и молоко. Да, мисс Пэрфой или миссис Рекс, как ее звали по-настоящему, но полагаю, что Рекс тоже не настоящая его фамилия… Так вот, эта миссис Рекс получила наследство от старой тетки из Англии.
Мистер Фрер утвердительно тряхнул головой, что означало: «От старой тетки! Именно так. Этого можно было ожидать».
– И она ушла от меня, купила себе домик на Нью-Таун-Роуд, а Рекс был приписан к ней слугой.
– Тогда понятно, известная уловка! – сказал Фрер, слегка покраснев. – Ну, а дальше?
– А дальше? Бедняга пытался бежать, и она ему помогала, – бежать в Лонсестон, а оттуда на корабле прямо в Сидней. Но по дороге его поймали и снова отправили на каторжные работы в наши места. Она, правда, отделалась одним лишь штрафом, но эта история ее окончательно погубила.
– Погубила?
– Видите ли, здесь только немногие знали об ее связи с Рексом. Но когда дело получило такую огласку, то все друзья ее покинули. А тут еще этот ужасный суд и страшные показания доктора Пайна – хотите верьте, хотите нет, но в этом человеке всегда было для меня что-то очень неприятное! Так вот, все от нее отвернулись. Она очень просилась поехать со мной сюда, чтобы заниматься с Сильвией, но Джон решил, что это нужно ей лишь для того, чтобы находиться поближе к мужу, и отказал.
– И правильно поступил, – сказал Викерс, вставая с кресла. – Хотите покурить? Пойдемте на веранду. О, эта Сара не угомонится, пока не освободит своего негодяя.
– А он и вправду такой негодяй? – проговорил Фрер, открывая стеклянную дверь и выходя на песчаную дорожку в сад. – Миссис Викерс, прошу извинить мне мою неучтивость, но я раб своей трубки. Ха-ха! Она заменяет мне и жену, и ребенка.
