Федор Белохвостов - Поиски"Озокерита"
— Я разделяю вашу уверенность, господин майор. Наша великая страна представляет собой боевой корабль, который победоносно пройдет по Европе, не взирая на штормы и бури! — возбужденно воскликнула Таня.
— Да, вы правы, фрейлен! Но и хороший боевой корабль может сесть на мель, если им управляет неспособный штурман…
Последние слова майора несколько смутили Таню, на одно мгновение сбили ее с самоуверенно-болтливого тона, точно артиста, который назубок заучил свою роль и услышал неверную реплику партнера. Таня пришла в минутное замешательство, однако, чтобы майор не заметил этого, она поспешила сказать:
— Что вы, господин майор! Наш штурман хорошо знает подводные камни и рифы.
— Да, — неопределенно бросил майор и, помолчав, продолжал:
— Сегодня заканчивается день семнадцатого февраля. И этот день войдет в историю.
— Чем же он, этот день, ознаменован, господин майор?
— Сегодня завершен разгром большой группировки наших войск под Корсунь-Шевченковским. — Майор, не желая, видимо, продолжать разговора, вышел из комнаты.
Таня была обрадована этой новостью и в то же время задумалась над словами майора, пытаясь разгадать, что это: провокация или откровенное признание гитлеровцев? Но если майор хотел спровоцировать ее на беседу, влезть в её душу, тогда почему он так неожиданно прервал этот разговор? Девушка решила, что все это необходимо тщательно проанализировать и хорошенько присмотреться к майору.
Таня напечатала несколько донесений, как всегда, запомнила все значительное, чтобы потом передать Андрею.
В комнату вошел офицер и молча сел за стол.
Что-то неспокойно было на душе у Тани. Да и устала она сегодня. “Не сходить ли выпить кофе?” — подумала Таня.
— Господин лейтенант, я еще буду работать, но сейчас хочу сбегать домой, выпить чашку кофе. Бумаги я не убираю.
— Хорошо, фрейлен.
Таня оделась и вышла. На углу ее встретили Ксения. Она поздоровалась с ней за руку, оставив в кулаке маленькую бумажку, и, ни слова не говоря, быстро ушла. Таня почувствовала что-то недоброе и тут же возвратилась в штаб. Разделась, села за машинку и развернула бумажку. На ней было написано: “Наш разведчик сообщил, что какой-то агент Н-7 собрал некоторые факты, позволяющие предполагать, что часовой мастер Ян Новицкий является крупным разведчиком русских. Сегодня ночью… — у Тани опустились руки. Сзади скрипнул стул. Таня оглянулась: нет, офицер сидел, продолжая писать. Таня дочитала бумажку: — …Сегодня ночью Новицкого собираются арестовать”.
Таня смяла бумажку, затем разорвала ее на мелкие кусочки. “Что же делать?” — мучительно думала она.
Офицер взял все донесения, просмотрел и вышел с ними из комнаты. Возвратившись, он положил перед Таней еще несколько бумаг.
— Это тоже надо сделать, — буркнул он.
Время шло. Приближалась полночь. Здание штаба вздрогнуло от отдаленного сильного взрыва. Таня была в таком нервном напряжении, что этот взрыв страшно испугал ее, однако вскоре сна успокоилась. “Объекты противника сами не взрываются, — подумала она, — значит, наши действуют”. А вслух сказала:
— Опять эти партизаны!
— Ничего, скоро мы изловим их всех, — самоуверенно ответил офицер.
Таня промолчала.
Она кончила работу в полночь. Два солдата проводили ее до дома. Остаток ночи Таня провела в тревоге. Минутами она забывалась, но тут же вновь открывала глаза, думая все об одном и том же: что с Андреем?
Наутро Таня не встретила Ксении. Девушка с родинкой не явилась в назначенное место. Не в силах сдержать себя, понимая, что поступает неправильно, нарушает приказ, Таня сама пошла в часовую мастерскую. Когда она свернула на улицу Шевченко и глянула в ту сторону, где жил Андрей, то чуть не вскрикнула. На месте, где стоял дом Анны Константиновны, лежала груда обгоревших обломков. Таня рванулась было вперед, но удержалась и пошла спокойно. Однако, когда проходила мимо развалин, остановилась на минутку, глянула на обуглившуюся трубу печи и дымящиеся головешки. Она не сделала бы этого, если бы знала, что за ней наблюдают.
17
Вот что произошло накануне взрыва на улице Шевченко.
Поздним вечером, когда часовой мастер Ян Новицкий собирался уже закрывать мастерскую, к нему зашел незнакомый мужчина, молча положил на витрину письмо, поклонился и так же молча удалился из мастерской. Андрей посмотрел на письмо. На конверте было написано: “Яну Новицкому, часовых дел мастеру”. Обратного адреса не было. “Значит, письмо мне, — подумал Андрей. — Но что это за таинственный письмоносец?”
Он вскрыл конверт и извлек оттуда небольшой листок, на котором было напечатано по-немецки на машинке:
“Не буду объяснять, кто я. Скажу только одно: я Ваш верный друг. И, движимый чувством дружбы и своей обязанностью по отношению к Вам, сообщаю следующее: из абсолютно верных источников мне известно, что Вас сегодня в 12 часов ночи арестуют.
О чем и предупреждаю Вас.
Ваш верный друг”.
“Что это? — размышлял Андрей. — Провокация или дружеское предупреждение?” Андрей вложил записку обратно в конверт и бросил в печь.
Раздумывая об этом письме, Андрей пробыл в мастерской до установленного им часа, потом запер ее и ушел к себе в комнату. Мысли о письме не оставляли его ни на минуту.
…Шел редкий снег. Снежинки то опускались, то опять медленно поднимались, как будто не хотели ложиться на землю.
Ефим Окунь любил такую погоду. В теплые зимние дни. когда ленивым роем кружились в воздухе снежинки, у Ефима Петровича было несколько возбужденное настроение. Ничего определенного не было связано у него в детстве с такой погодой, однако всю жизнь, до старости, теплые зимние дни со снежком вызывали у него воспоминания о детстве. Вставал в памяти заснеженный хутор с высокими тополями, шумная соседская детвора, вспоминалась всегда озабоченная мать, живо представлялась большая печь в хате, куда Ефимка залезал со своим братишкой и оттуда сверху подолгу смотрел, как за окном падали крупные белые хлопья. В такие дни почему-то было очень радостно, и даже достававшийся от матери подзатыльник за то, что не вовремя подвернулся под ноги, не приносил огорчения.
И сейчас этот снежок пробуждал у Ефима Петровича то же самое радостное настроение. А может быть, причиной этому было то, что прошлой ночью взлетели на воздух три немецких эшелона? Это он организовал немцам такое “удовольствие”. Правда, ему сегодня придется уйти на время из города в лес, но что поделаешь, таков приказ подпольного горкома. Тем более, что уйти-то он должен не один.
