Дом на краю - Женя Онегина
Небольшая деревянная лошадка на атласной красной ленточке почему-то сразу привлекла ее внимание. Видимо, приглянулась кому-то, но потом так и осталась одиноко лежать на самом краю прилавка. Ада взяла ее в руки. Седло украшал замысловатый узор, по тщательно выписанной гриве хотелось провести рукой. А лак местами потрескался.
– Тетя, подарить тебе игрушку?
Мальчишка был совсем ещё мелкий. От силы лет семи. Одетый в теплую куртку не по размеру и красную шапку-колпак, которая то и дело сползала ему на глаза.
– Зачем же дарить? – удивилась Ада. – Я заплачу. Сколько?
– В Новый год нужно дарить подарки, – назидательно проговорил мальчик. – Бери.
Ада улыбнулась малышу и взяла лошадку. Потом извлекла из кармана разноцветный леденец на палочке, купленный на площади, и протянула ребенку:
– Держи и ты свой подарок.
Мальчишка улыбнулся, продемонстрировав отсутствие двух передних верхних зубов, и схватил угощение.
Снег усилился. Ада застегнула куртку и по самый нос закуталась в длинный колючий шарф. Старый город тонул в мерцающих огнях рождественских гирлянд и запахах кофе, глинтвейна и специй. Сама и не заметила, как Ада снова оказалась в толпе на Ратушной площади, у центральной Ели. Разноцветные шары и флажки, мандарины и леденцы, имбирные пряники и фигурки гномов – что только не принесли горожане к праздничному дереву. И тут Ада вспомнила про лошадку. Достала, провела пальцем вдоль гривы, словно запоминая узор, а потом приподнялась на цыпочки и повесила на свободную ветку.
«Хочу, чтобы он меня полюбил», – прошептала одними губами. Резко развернулась и направилась в сторону залива.
Старые часы на Ратуше пробили семь.
До дома Ада решила добираться пешком. На берегу людей практически не было. Время позднее, и большинство уже провожали старый год в кругу семьи. Упитанные утки сбились в стайку в открытой заводи и смешно нахохлились под густым снегом. Хлеба у Ады не нашлось. В кармане зазвонил смартфон, но пока девушка пыталась до него добраться, вызов прекратился. Зато за спиной раздалось недовольное:
– Ну где ты ходишь?
Марк был, как всегда, в расстегнутой куртке и без шапки. С синими от холода губами, зато с флягой в руках и зажженной сигаретой.
– Ты написал, что будешь к восьми!
– Подразумевалось, что ты сидишь дома, – заметил лучший друг.
– Я гуляла, – ответила Ада сердито. – Праздник все-таки. Где Иммо?
– В отличие от меня, он все понял и пошёл за продуктами.
Ада улыбнулась.
В подъезде снова не горел свет. На лестнице тянуло сыростью. Но вид с балкона на море перекрывал все недостатки этого жилья. В маленькой прихожей двоим было тесно. Марк скинул ботинки и куртку и прошел на кухню. Поставил чайник. Ада, не торопясь, повесила куртку на вешалку. Пока мыла руки, долго рассматривала себя в зеркале, пытаясь унять охватившую ее дрожь. Темные волосы до плеч, немного вьющиеся на концах. Карие глаза. Четко очерченные скулы. Светлая кожа. Кажется, за прошедший год она совсем не изменилась. Раздался звонок в дверь. Вот Марк, бормоча ругательства, прошёл в прихожую. Приглушённые голоса мгновенно перекрывает свист чайника. Марк снова ругается и возвращается на кухню. А Ада ещё некоторое время проводит в ванной, а потом решается и толкает дверь.
Иммо в гостиной. Стоит, повернувшись к окну. На нем свитер грубой вязки, что так обманчиво скрывает ширину его плеч. Светлые волосы отросли и теперь теряются в высоком вороте. Он оборачивается на звук ее шагов. И Ада улыбается, глядя на заросшие светлой щетиной щеки и подбородок.
– Ада, – голос у Иммо немного с хрипотцой, именно таким она его и запомнила.
– Иммо, – отвечает, надеясь, что он не заметит дрожи, что никак не хочет отступать.
– Рад тебя видеть. – Он улыбается. – И спасибо за приглашение.
– Благодари Марка, – Ада отвечает раздраженно.
Уловив издевку в ее голосе, Иммо удивленно приподнимает бровь.
– Не рада мне?
Ада заливается румянцем, про себя обещая жестоко отомстить другу за все мученья сразу.
Марк, словно чувствуя нависшую над ним угрозу, врывается в комнату.
– А вы что застыли? Год сам себя не проводит!
Потом они вместе с Марком сидят на кухне, потягивая чистый виски из низких стаканов и наблюдая, как хозяйничает на кухне их гость. Марк травит истории из студенческой жизни, то и дело убирая с лица прядь непослушных волос. Тоже тёмных. Ада хохочет. И пытается унять трепет, что усиливается под пристальным внимательным взглядом Иммо. Веселья Марка, как всегда, с избытком хватает на них троих. Поставив жаркое в духовку, Иммо предлагает перебраться в гостиную.
Часы бьют десять. Они устраиваются рядом на диване, разместив закуски и бутылку на чайном столике. Ада оказывается между мужчинами, и Марк, обнимая ее и при этом хитро поглядывая на друга, спрашивает:
– Иммо, когда планируешь возвращаться в университет?
– Не думаю, что сейчас готов ответить на этот вопрос.
– Но почему нет? – теперь уже и Ада хочет понять, что могло заставить парня бросить все и уйти в море за полгода до получения диплома.
Иммо забирает у нее на половину пустой стакан и щедро добавляет виски. Берет дольку лимона и подносит к ее губам.
– Давай считать, что я разочаровался в будущей специальности? – ухмыляется Иммо.
Ада пьяна. От виски, конечно. И от одного только вида его улыбки и широких плеч, все еще скрытых теплым свитером, от взгляда его светлых, почти прозрачных, глаз.
– С каких это пор тебя перестала интересовать семиотика? – Марк недоверчиво смотрит на друга и салютует бокалом.
– С каких пор тебя стало интересовать что-то, кроме твоих студентов? – парирует Иммо.
– А может я боюсь услышать, что ты вернёшься в следующем семестре, и меня назначат твоим куратором?
– Это будет конец твоей карьеры, Марк.
Иммо смеется. Громко и искренне. И от этого смеха вокруг его глаз собираются маленькие морщинки. Они делают его старше. И добрее.
– Ада, расскажи лучше, куда делась его подружка? Вам стало тесно втроем в этой квартире?
Марк хмурится, а девушка неодобрительно качает головой. Но Иммо не отстает.
– Запретная тема? Она изменила ему, и он дал ей отставку?
Ада отрицательно качает головой, улыбаясь.
– Не угадал? Значит, он изменил ей с тобой, и она собрала вещи и ушла?
– Иммо, такими вещами не шутят, между прочим! – Ада старается, чтобы ее голос звучал осуждающе, но
