Арахна(Большая книга рассказов о пауках) - Антология

Откуда я знаю, что Зал кратеров посередине пути? Я гадаю, сеньор, но это неплохая догадка. Рабы-индейцы, загнанные испанцами в шахты, никогда не видели света дня. Они жили в этом зале, в этой громадной дыре в скале.

Сотня или больше их работали в этом зале. Те круглые воронки были проделаны людьми: они все время ходили по кругу и вращали древесные стволы. Так в земле образовались кратеры, а земля там и есть проклятая золотоносная порода.

Вы слышали, стало быть, старое предание? Звучит правдиво. Добытое золото, говорят, хранили много месяцев. Корабли приплывали редко, не каждые несколько недель, как сегодня. Нынче пар движет корабли куда угодно, как ноги — водяных жуков. Наверху не было ни крепости, ни форта. Золото переносили по подземным галереям и хранили в голой комнате, где караульные день и ночь стояли на страже.

Однажды эту комнату нашли, но невероятные сокровища, груды желтого золота, остаются нетронутыми. Если не случится новое землетрясение, сеньор, быть может, узнает верный коридор или туннель: чтобы войти в сокровищницу, ему придется избавиться от истлевшего скелета.

О, это не хрупкий и короткий костяк одного из наших! Тот юноша был сильным и голубоглазым, как и сеньор. Со светлыми волосами. То и дело улыбался или смеялся. Но он ни разу не рассмеялся с той минуты, когда мы — он, его товарищ и я — дошли до Зала кратеров. Там я должен был их ждать. Внизу очень жарко и влажно. В этом спертом воздухе много всякой дряни, а еще висит странное сернистое зловоние, такое, что душа уходит в пятки.

Те двое ушли, а я, сидя у костра в Зале кратеров, перекрестился и помолился за их благополучное возвращение. Я даже не думал тогда о золоте, хотя они пообещали мне столько, сколько я смогу унести. Понимаете, тот голубоглазый и смешливый был похож на бога. Народ моей матери поклонялся таким в древние времена. Я был предан, понятно, и его товарищу — но ему я оказал бы любую услугу, кроме одной! Я не хотел идти с ним в царство волосатой смерти! Ни верность, ни преданность не могли меня заставить. Вот почему я говорю, что сеньор должен осмотрительно выбрать товарища.

Эти двое молодых людей попрощались со мной и исчезли во влажной темноте. Вернулся только один. Не он. Мне надо бы немного рассказать о них, не то сеньор не поймет, как это случилось. В сражениях с тьмой и злом побеждает обычно самый сильный, самый благородный. Ему выпадает рассказать. Но не в тот раз.

Сеньор понимает, надеюсь, что мой рассказ составлен из обрывков. Все могло быть и не совсем так. Однако главное соответствует истине. Вас тянет вообразить, что между двумя людьми может пробежать ненависть или зависть. Но здесь — ничего подобного. Один был силен и беден. Второй был слаб — и этот слабак был наследником миллионов в Americano золоте. Ему, во всяком случае, не стоило рисковать здоровьем, рассудком и жизнью, чтобы стать богаче. Но так уж повелось в нашем мире. Никто не доволен свой судьбой.

Голубоглазый и смешливый был управляющим большой фабрикой в Вальядолиде, что в Юкатане, в сорока километрах к северу отсюда. Там плели канаты из jeniquen[18]. Сеньор знает эту фабрику, конечно, он ведь приехал на узкоколейке из Вальядолида.

Фабрикой и примерно двумя сотнями квадратных миль плантаций jeniquen владел Americano, отец второго. Этого смуглого юношу звали сеньор Лестер Эйнсли.

Великому отцу сеньора Лестера не очень нравилось, как вел себя сын. Он считал, что сыну неплохо бы отправиться в джунгли, испытать трудности, научиться работать руками и поменьше курить и пить. Мне это казалось странным: едва я увидел нежного мальчика, как сразу понял, что день на плантации, под палящим солнцем, его убьет. Но отцов не поймешь. Они женятся на тонких и нервных женщинах, которые рано умирают, а после хотят, чтобы сыновья унаследовали их силу. Но все знают, что природа распоряжается иначе. Никакой конезаводчик не совершит такой глупости. Он-то понимает, что качества кобылы передаются жеребенку, а молодой кобылице — качества жеребца.

Сеньору Джиму Колтеру — так звали светловолосого и смешливого — было лет двадцать восемь, но на вид он казался немногим старше своего спутника. Недели за две до того мальчишке исполнился двадцать один год, он страшно напился, и под глазами у него еще виднелись фиолетовые круги.

Богатей-отец этого не стерпел. Он отправил сына из Штатов сюда с наказом поставить мальчика на работу. В полях или на фабрике. Понимаете, рядом с самыми невежественными пеонами, которые сотни лет трудились как рабы под бичами надсмотрщиков гациенд!

Нельзя требовать невозможного. Управляющий, сеньор Джим Колтер, посылал телеграмму за телеграммой. Он хорошо знал, что хрупкого юношу ждет верная смерть. Кого же винить сумасброду-отцу, как не управляющего?

В конце концов было решено, что сеньор Джим возьмет месячный отпуск и поедет с мальчиком на север, в джунгли. Сеньор Джим где-то услышал рассказ о золотой сокровищнице в шахте Мадре д’Оро, в двух тысячах футов под древним храмом Крочен-Пана. Я эту историю знаю давно, и она мне кажется правдой.

Кто-то им шепнул, что я спускался в эти туннели, рискуя жизнью. Они пришли ко мне. Когда я сказал им, что никто еще не обнаружил золотую комнату, они чуть не задохнулись от восторга. Что им каменные стены, которые рушатся от простого прикосновения, несколько смертоносных гадюк, тысяча десятидюймовых скорпионов с ядовитыми хвостами или ужасные орды conechos — огромных прыгающих пауков? Americanos зовут их тарантулами.

Ох, сеньор, вы нетерпеливо хмуритесь. Сейчас вы скажете: оставьте, всем известно, что укус тарантула не смертелен. Может, оно и так. Я знаю одного человека — тарантул укусил его в мочку уха, и он выжил. Но у него был острый нож. Когда на кону жизнь, кусочек уха — не такая большая жертва.

Но знайте, сеньор, что conechos, живущие в склизких расщелинах шахты Мадре д’Оро, глубоко под самыми сырыми подземельями Крочен-Пана, крупнее тех, что ползают наверху по банановым пальмам. Цвет у них беловато-розовый, и они слепые. Глаза им не нужны. В темноте они уверенно прыгают на свою добычу…

Путь до Зала кратеров недалек — идешь-то тут, под благословенным солнцем. Наверное, когда-то испанцы проделывали этот путь меньше чем за час: выходили из черного зева шахты, спускались по крутым тропкам с тут и там протянутыми грубыми лестницами…

Не знаю, можно ли пройти там сейчас. Если дорога не сделалась хуже, чем тогда, когда я с двумя Americanos спустился в Зал кратеров, у трех крепких и отважных мужчин путь отнимет втрое больше времени.

Привязанные друг к другу, мы позли и скатывались по жутким склонам. Я шел впереди. В руке я держал длинную и тяжелую метелку из веток, перевязанных проволокой. Ею я проверял, надежно ли место, куда я собирался поставить ногу, или сметал в сторону гадюк и скорпионов, прежде чем полезть ногами вперед в какой-нибудь узкий и длинный туннель. А там при моем приближении часто срывались вниз сырые, прогнившие камни…

Обратите внимание, сеньор, что в такие неизведанные проходы всегда нужно забираться ногами вперед. Если там притаились невидимые твари, готовые укусить, они понапрасну растратят свой яд на тяжелые сапоги или ноги, защищенные толстыми бриджами и многими слоями бумаги.

К тому же так легче выбраться, если случится обвал.

Сеньор Джим полз за мной с сильным фонарем в руке. Другой, поменьше, был приторочен у него к поясу — этот собирались оставить мне в Зале кратеров. Сеньор Лестер, замыкающий, тащил шахтерскую кирку. С ее помощью мы пробивались в заваленные коридоры.

Как-то сверху упал обломок скалы и придавил меня к земле, распластав, как грифельную доску. А я ведь даже не притронулся к той скале! Видно, ее расшатали наши шаги.

Сеньор Джим, орудуя киркой, вскоре освободил меня. Я слышал, как он в это время поспешно ударил киркой — раз, и другой, и третий — но не по обломку скалы надо мной.

— Никогда не видал таких быстрых! — пробормотал он. Сеньор Лестер за его спиной жалобно захныкал. Я понял, что они заметили что-то пугающее и не смогли убить это киркой.