Святослав Чумаков - Искатель. 1979. Выпуск №4
— Ты сделал какую-нибудь глупость?
— Не большую, чем другие. Клод, хозяйка борделя, утверждает, что давала мне деньги.
Лицо Моники напомнило Вержа лицо Сильвены: немного ироничное, совсем не удивленное, в духе «я ведь тебе говорила». В свое время она была в курсе дела.
— Я думаю, что это ложь, — сказала она.
— Это ложь. Но они в нее верят. Их устраивает, когда время от времени обнаруживается продажный полицейский. В воздухе пахнет скандалами: им нужен козел отпущения. Они разделаются со мной и будут гордиться своей храбростью и порядочностью.
Моника рассеянно поскребла корку пирога.
— И это после всего, что ты сделал! — сказала она.
— Вот именно: знаменитость, чью репутацию не боятся подорвать.
— Они-то сидели по своим кабинетам.
Он засмеялся.
— Если б ты видела теперь их рожи! Как у трупов.
— И все же ты уходишь вечером!
Он кивнул.
— Сегодня вечером я начинаю операцию, которая касается лично меня.
Она размышляла.
— Все-таки это чересчур, если они тебя арестуют.
— Действительно чересчур. Они еще колеблются. У меня есть несколько дней, чтоб подготовить защиту. Начальство хотело бы меня спасти. Но они помирают со страху. Они от меня отрекутся.
— Что ты собираешься делать?
Он подошел к ней, улыбаясь.
— Есть твой пирог, потому что я очень голоден.
* * *Для того чтобы повидать Марка Альже, надо было в десять часов вечера прийти в принадлежащую ему пивную в центре города. В этот момент управляющий, бывший метрдотель роскошной гостиницы в Каинах, давал ему отчет о дневных событиях. Марк Альже сидел за столиком рядом со служебным помещением. Пивная — одно из редких его легальных занятий — была фасадом, прикрытием. Благодаря ей Марк Альже играл важную роль в местном союзе коммерсантов. Он был вице-президентом местного клуба регби, чья штаб-квартира, кстати говоря, размещалась в его пивной.
Это был мужчина среднего роста, с квадратной лысой головой, сидевшей, казалось, прямо на плечах, с короткими мощными руками, с застывшим взглядом. Он жил на загородной вилле с женой, когда-то, наверное, очень красивой женщиной, и двумя дочерьми, длинноволосыми блондинками, изучающими медицину. В своей коммуне он платил одинаковые взносы и на социальные нужды мэрии, и кюре. Весьма кругленькие суммы.
Он помахал Вержа рукой и указал ему на кресло рядом с собой, заканчивая разговор с управляющим. Пивная была почти заполнена. Кормили здесь прилично. Это было одно из редких заведений, еще открытых после окончания последнего киносеанса. Зал был ярко освещен и отличался прекрасной акустикой.
— Ты хочешь поговорить со мной? — спросил Альже.
— Да.
Альже поднялся. Вержа последовал за ним. Они пересекли зал. Альже поздоровался с посетителями. Они узнали Вержа, но никто не удивился. Случалось, что самые высокопоставленные личности города ужинали за столом Альже.
Они поднялись по лестнице, ведущей в туалет. Затем Альже свернул в коридор, устланный толстым ковром. Он вошел в первую дверь, которая вела в другой коридор, обитый шелком. Это была его квартира, где ему случалось провести ночь с какой-нибудь девицей. Он остановился перед дверью, сделанной в испанском стиле из очень толстою дерева, достал из кармана связку ключей, выбрал один и сунул его в замочную скважину. Все его движения были медленны. Он никогда не торопился.
Они вошли в комнату средних размеров, обитую темно-синим бархатом. В ней размещались бюро красного дерева, два кресла, несгораемый шкаф. Альже подошел к бюро, сунул руку под его крышку, послышалось тихое гудение. Он улыбнулся.
— Я открываю тебе секрет, — сказал он. — Мне только что установили систему, защищающую от ваших нескромных ушей. Из Америки. Волновый передатчик, вмонтированный в степу. Кажется, он создает помехи вашим микрофонам.
Вержа уселся в одно из кресел.
— Я испробовал, — сказал Альже. — Кажется, эффективная система. Учитывая ее цену, хотелось бы, чтоб она оправдала надежды.
Он предложил Вержа сигару, от которой тот отказался.
— Что ты хочешь знать?
— Ничего. Хочу предложить тебе одно дело.
Альже изобразил удивление. Потом улыбнулся.
— Думаю, что знаю, почему ты на это решаешься.
— Я предполагал, что ты в курсе дела. Кстати, почему Клод впутывает меня в эту историю?
Альже, казалось, забавлялся.
— Ты спрашиваешь? Ведь ты ее знаешь: это дрянь.
— Так считают.
— Ты смешной, комиссар. Ты можешь назвать хоть одну умную голову среди этих петрушек во дворце?[1]
Он, конечно, имеет право так говорить. Вот уже двадцать пять лет он делает карьеру в воровском мире. Без сучка и задоринки, разве что в начале, в 1944 году. Бегство немцев. Ему семнадцать лет. Он в одной из групп Сопротивления. Вместе с тремя товарищами он грабит филиал Французского банка, опережая фрицев. Двадцать миллионов,[2] которые так никогда и не были найдены. Некоторое время спустя убит руководитель этой операции. Подозрение падает на Альже, но со всех сторон все свидетельствуют: подлинный ангел. Его чуть не награждают орденом Почетного легиона. Затем военная служба, Индокитай. Там опять военные подвиги, уничтоженные вьетнамцы и спекуляции. Корсиканская банда в Сайгоне. Альже, которому двадцать лет, учится быстро. Тогда уже его отличает геркулесовская сила; он спасает главаря шайки, на которого нападают три бандита, оглушает их, а потом душит одного за другим.
Затем возвращение во Францию. Ему нет тридцати. Он уже очень богат. Вкладывает деньги в наркотики. Благословенные времена! Это бедствие еще не вызывает беспокойства, скорее смех. Альже удивительно точно определяет, куда дует ветер. Когда американцы обнаруживают, что над их главными городами кружит аромат героина, Альже понимает, что счастливый период подходит к концу. Он переключается на проституцию, участвует в создании большой цепочки приятных заведений, закамуфлированных под мотели. Другой постоянный источник доходов.
Он остается верен своей юности. Подозревают, что он был организатором двух самых крупных ограблений того времени: оба раза из почтовых центров исчезал миллиард старых франков. Его приезжают допрашивать даже полицейские из Парижа. Они оказываются бессильны, а он возмущается и грозится выйти из обществ, которые финансирует. Его настойчиво удерживают. Теперь он рассказывает об этом с грустью по вечерам, ужиная в обществе именитых граждан. На приемах регбистского клуба всегда прославляют его щедрость, преданность и отсутствие злопамятности.
