Александр Морозов - Счастливого пути! (сборник)
Он теперь смотрел на Мэзона как на мертвеца и порою даже удивлялся, что матрос сам не ощущает, что уже вычеркнут из списка живых.
— Я и собирался донести, — с обидой в голосе ответил Мэзон. — Тут, в этом спокойном доме, хорошо рассуждать обо всем, а ведь мы находились, можно сказать, на ящике с динамитом, к которому подведен горящий фитиль.
Видимо, Лесли по каким-то признакам понял, что настал решительный час. Обычно он, чтобы кто-нибудь случайно не обратил внимания на бездействие охлаждающих устройств, включал их много раз в день, но на очень короткое время. А тут он дал своему генератору полную волю. Никогда я не забуду того дня! Сразу после обеда я почувствовал что-то неладное. Запах тухлой рыбы носился над палубой, становившейся явно все горячее и горячее. Я бросился к командиру, но в трюме уже, наверно, было градусов пятьдесят. На моих глазах палуба у трюмного люка вдруг выгнулась, как дно банки с гнилыми консервами, и в образовавшуюся щель вырвалось белое удушливое облако. Потом начался настоящий ад. Матросы кинулись к спасательным шлюпкам.
Но капитан, которому в случае доставления груза в целости была обещана щедрая премия, попытался довести «Медузу» до берега с несколькими людьми, прельщенными наградой. Они все погибли.
Уже в начале следствия Притт установил виновность матросов «Медузы». Но это были только внешние улики, не объяснявшие причин заговора. А теперь ничтожная «Медуза» — дряхлая, обросшая травой и ракушками — представлялась следователю грознее целой эскадры: в ней таились силы, с которыми не справиться никакими средствами. Под влиянием собственной уверенности в несправедливости порученного дела часть команды проявила огромную настойчивость, изобретательность, смелость, чтобы уничтожить ценнейший груз и сорвать планы, тщательно разработанные одной из мощнейших компаний Америки.
Трусость, смертельный страх за свою драгоценную жизнь побуждают Мэзона выдавать товарищей, пускаться в такие подробности, каких не добиться у смелого человека никакими усилиями. Но все равно он погиб.
— Я доволен вами, Мэзон, — вы вполне оправдали мое доверие. Я буду ходатайствовать о вас. А сейчас предстоит лишь небольшая, хотя и довольно неприятная формальность — ваша очная ставка с Лесли и другими.
Мэзон опустил голову и несколько минут молчал, разглаживая пальцами латку на матросских брюках.
— Что ж, если это необходимо, я готов.
Притт взял телефонную трубку и вызвал комендатуру тюрьмы.
— Пришлите немедленно Лесли, Джонсона, Шефера, Ван-Буга, Эрмана, Мустирка, Шанто… Что?! Час назад я прислал за ними солдат морской пехоты? Вы пьяны, дежурный. Пусть к телефону подойдет комендант.
С мертвенно бледным лицом Притт выслушал сообщение о том, что главные обвиняемые по делу «Медузы» только что бежали вместе с неведомыми «солдатами морской пехоты». Их следы пока нигде не обнаружены.
Осторожно, словно стеклянную, Притт положил на место телефонную трубку и подошел к Мэзону медленным шагом лунатика. В сиявших, совсем изменивших выражение глазах матроса он прочел все. Следователь в своей практике применял разные способы допросов. Не брезговал он и «третьей степенью», после которой человека выносили замертво. Но сейчас Притт ни о чем не думал. В молодости он очень успешно занимался боксом, и им владело только одно нестерпимое желание — нанести Мэзону по нижней челюсти удар, ломающий шейные позвонки…
Матрос отлетел в угол комнаты и недвижно растянулся на полу. Но отсутствие постоянной практики у Притта сказалось: юноша был жив.
Военный суд на Паранаве работал со скоростью автоматических ножниц для металла. Председатель сначала наклонился к члену суда направо, потом налево, словно нажимая кнопки управления, и жизнь Мэзона мгновенно оказалась разрезанной на две неравные части — до и после приговора.
Мэзона поместили в маленький каменный амбар с толстыми, как у крепости, стенами.
Окна в амбаре не было, и только в две узкие прорези у крыши юноша видел небо.
Еще на «Медузе» Мэзон научился трудному искусству заставлять себя не думать о том, что напрасно терзает душу, чего все равно нельзя исправить. Главное — ни на одну секунду не выпускать путеводной нити, за которую ты успел ухватиться, прежде чем тобой завладел водоворот мучительных мыслей. Сейчас такой нитью для Мэзона были воспоминания о недавнем прошлом, которое он старался воскресить так, словно все происходило только вчера…
Мэзон вспомнил свою первую встречу с Лесли, вместе с которым и шестью другими матросами они организовали пожар «Медузы». Ах, этот шутник и весельчак Лесли! Как он, наверно, смеялся бы, если бы история со следователем Приттом не стоила головы Мэзона!
Пять выстрелов под окном дома, где производился допрос, были сигналом, что все товарищи Мэзона выведены из тюрьмы. Тогда надо было как можно дольше задержать Притта, чтобы он не позвонил в тюрьму, пока завершалась рискованная операция. В это время матросы добирались до безопасного пункта. Единственным средством для этого могло послужить сообща подготовленное «искреннее» признание. В этом признании все должно быть правдой, безукоризненной правдой, кроме роли самого Мэзона или другого матроса, первым вызванного Приттом. Только правда и могла обмануть хитрого, как бес, Притта. Участь всех восьми матросов все равно была решена заранее: расстрел. Они знали это…
— Выходи!
Туго натянутая нить воспоминаний оборвалась. Озноб пробежал по телу Мэзона. Он не думал, что это «выходи» раздастся так скоро.
Мэзон вышел из амбара, вздохнул всей грудью и, прощаясь, посмотрел в ту сторону неба, которую он видел из своей тюрьмы. Одинокая зеленая ракета, пронесшаяся невдалеке и тотчас погасшая, сделала темноту еще мрачнее. Но за короткое мгновение зеленой вспышки Мэзон успел разглядеть и фигуру солдата морской пехоты с автоматом в руке и чье-то тело, лежавшее у стены амбара.
— Идем, — сказал солдат очень тихо: — левее ракеты на дороге стоит «джип». Люди с «Медузы» должны еще поработать, парень! Не так-то просто теперь уничтожить нашего брата…
«ВСЕМ, КОГО ЭТО КАСАЕТСЯ…»
Человек в халате, похожий на дрессированную крысу, карабкался по ступеням тонких алюминиевых лестниц, тянувшихся вдоль четырех стен огромной высокой комнаты. Привычным движением костлявых рук он выдвигал ящики картотеки, рылся в них, доставал нужные бумаги. Потом с папкой, набитой фотокопиями, бледно-синими глянцевитыми свидетельствами, носившими черный штамп «Патентное бюро США», он прошмыгнул в свою каморку и сел на стул у окошка, выходившего в небольшой овальный зал. Тихий голос, у которого стандартная усилительная аппаратура отняла всякую личную окраску, раздался в зале и коридорах:
