Луи Буссенар - Путешествие парижанина вокруг света
Именно из-за этой предстоящей охоты доктор пожелал дать Фрике несколько указаний в стрельбе и обучить его хоть сколько-нибудь владеть ружьем. Результаты этого упражнения в стрельбе нам уже известны.
В данный момент караван находился на расстоянии приблизительно девяносто километров от территории осиебов. Состояние невольничьего каравана было превосходное, потому что Ибрагим берег свой товар как можно тщательнее, так как он представлял собой целое состояние. Но это нисколько не мешало ему позволять себе время от времени какие-нибудь развлечения или увеселения в пути, чтобы это столь долгое путешествие казалось менее утомительным и скучным.
У галамундов решено было пробыть полтора дня. Уже в течение многих лет это племя имело деловые отношения с работорговцем и, по словам Ибрагима, считалось самым жестоким и кровожадным племенем всей Западной Африки. Воры, грабители, жесточайшие и неисправимые людоеды, они, подобно туземцам из племени ньям-ньям, весьма умны от природы и достаточно хитры и коварны, чем и пользуются всегда во зло другим.
Но это вовсе не тревожило работорговца, который был весьма снисходителен к человеческим недостаткам, если они лично его не задевали.
Весьма большая деревня галамундов была хорошо расположена. В тени роскошных развесистых деревьев виднелись хижины. Улицы деревни были широкие, прямые, хорошо укатанные и свободные от травы, что доказывало требовательность и заботу местного муниципалитета. Завтрашний день должен был стать достопамятным для всех.
Главный штаб каравана был приглашен на грандиозный пир. Каково-то будет это людоедское угощение?
Предполагалась охота на горилл! Впоследствии мы увидим, какими деликатными соображениями руководствовался предводитель племени галамундов, избрав это млекопитающее предпочтительно перед всяким другим.
Фрике, как человек, ничем не смущающийся, рассчитывал завтра совершить чудеса, а маленький негритенок, предоставленный заботам морячка, не помнил себя от радости.
Читатели, вероятно, не забыли, как горячо он высказал Ибрагиму свою благодарность за дарованную им свободу, а также и то, что Фрике, так сказать, усыновил его. Наш маленький парижанин был бесподобен в роли покровителя; он питал к негритенку чисто родительские чувства и проявлял поистине материнскую заботливость: старался избавлять его от лишней работы, стремился, чтобы тот вкусно и вдоволь ел, и даже при случае уступал ему свое место на шее слона.
Дело в том, что работорговец был своеобразным человеком; верный своему слову, но совершенно неспособный на бескорыстное великодушие, он строго выполнял все свои обязательства по отношению к французам, а затем, когда ему пришла фантазия, даровал свободу пятерым невольникам, четверо из которых добровольно вернулись назад. Но пятый, маленький негритенок, не захотел снова стать рабом, он сохранил за собой дарованную ему свободу, и хотя следовал с караваном, но уже не принадлежал ему официально, и потому Ибрагим не считал нужным кормить его и вообще заботиться о нем, как об остальных своих спутниках. Это был лишний нахлебник, совершенно бесполезный и ненужный, не представляющий собой никакой ценности.
К счастью, Фрике, этот добросердечный маленький парижанин, полюбил бедного мальчугана, как брата, и Ибрагим не считал себя вправе препятствовать ему отдавать половину своей порции питьевой воды, кукурузы и бананов или сладких бататов маленькому негритенку.
Слон Осанор также не препятствовал негритенку взбираться к нему на шею, когда Фрике решал идти пешком. Андре и доктор, со своей стороны, содействовали Фрике в его добром деле, и маленький черномазый мальчуган старался оправдать ту заботу, которую проявляли о нем европейцы.
Он всей душой полюбил белых, был весел и добродушен, как бывают добродушны эти первобытные существа, и при этом был очаровательно мил. Негритенок просто обожал Фрике, имени которого никак не мог выговорить и которого называл «Флики», так как буква «р» совершенно неодолима для негритянского языка.
Самого его звали На-Гхес-бэ, но Фрике, не расслышавший в первый раз его имени, прозвал его «Мажесте», без всякого злого умысла, конечно, просто только по созвучию; кроме того, для него, как для француза, Мажесте было легче произносить, чем На-Гхес-бэ, как для негритенка Флики легче выговорить, чем Фрике.
Таким образом, Флики и Мажесте были наилучшими друзьями. Первый являлся в роли наставника и ментора; он обучал его французскому языку или, вернее, образному языку парижских предместий, и чернокожий ученик делал изумительные успехи к несказанной радости всех троих французов, которые покатывались со смеху, слушая, как он напевал модную простонародную песенку или употреблял одно из тех простонародных выражений, которые были свойственны его наставнику.
Мало-помалу Мажесте из африканского мальчугана становился парижским гаменом, как выразился про него доктор. Но, во всяком случае, влияние Фрике во всех отношениях было превосходно. Последний выпытывал у доктора всевозможные сведения о разных науках и затем передавал их в доступной для него форме своему маленькому чернокожему другу, который всегда был чрезвычайно рад узнать что-нибудь новое и доставить своему любимому Флики удовольствие тем, что усваивает преподаваемую ему премудрость из уважения к нему. Большие затруднения возникали у них оттого, что оба не знали того языка, на котором говорил его собеседник, но в таких случаях их нередко выручал доктор, благосклонно принимавший на себя роль переводчика.
Его превосходное знание местных наречий было для друзей чрезвычайно полезно. К счастью, Мажесте обладал феноменальной памятью. За несколько дней он твердо усвоил названия предметов первой необходимости по-французски. Правда, он выговаривал большинство слов самым невероятным образом, но все же его можно было понять.
Между прочим, Фрике страстно любил феерии, и оперетта «Мадам Анго» была ему хорошо знакома. Он охотно напевал избитые куплеты из нее в то время, как караван через силу плелся, одолеваемый целыми тучами насекомых, по сожженной солнцем траве, между раскаленных стволов деревьев. Крикливый и фальшивый голосок Фрике весело звучал в тяжелом и сонном воздухе.
Птицы при звуке его голоса испуганно разлетались в стороны, возмущенные этим дерзким нарушением всех правил гармонии, но абиссинцы из охраны с восхищением выбивали ладонями темп, покачивая головами от удовольствия, а Мажесте, которому было не занимать апломба, закатывая свои громадные блестящие глаза и приятно осклабившись, подтягивал приятелю.
