Приют - Алиса Бодлер
Новенький, против воли принявший новую роль от сестры Александры, понял, что должен встать на защиту своих:
– Мы очень переживаем за Самсона, – тихо сказал мальчик, чувствуя невидимую поддержку того, кто находился в плотном духовном слиянии с ним с самой кошмарной ночи. – Все мы.
– Какая глупость! – Камерон гулко рассмеялся, хлопнув себя по колену. – Разве ж усыновление не является мечтой каждого сироты?
– А его точно усыновили? – вдруг довольно грубо влез в разговор Тиг. Мальчик был на стороне тех, кто больше в чудесное появление опекунов не верил. А его задиристый нрав под влиянием ночных переживаний превращался в агрессивную защиту. – Вы уверены в этом?
– Что ты имеешь в виду, Ти… – хозяин дома прищурился. Казалось, он пытался прочесть имя на рубашке мальчика, но тот сидел дальше всех. Сделать это сходу не получалось.
– Меня зовут Тиг! – воскликнул воспитанник и подскочил с места. – Вы вообще запомнили наши имена?! Вы хоть что-то о нас знаете?!
– Выйди из-за стола немедленно, Тиг! – повысила голос сестра Александра. – Сегодня ты лишен трапезы.
– Ну, что вы.
К удивлению остальных, господин Камерон продолжал сохранять спокойствие. Он, подобно Тигу, встал из-за стола и сцепил свои руки в замок.
– Дети вправе выражать эмоции, и это – бесспорно. Однако я предполагаю, что наш бунтарь поддался одному из самых страшных грехов. Печаль о благе ближнего своего, Тиг. Должно быть, ты знаком с ним?
Сестра Александра закивала. В столовой повисла тишина.
– …проще говоря, моя куколка, ты преисполнен завистью. И это объяснимо, потому как семья есть главная человеческая ценность. Но, если мы избавили Самсона от чревоугодия, то и с твоей губительной скорбью мы сможем разобраться. На то и нужны наши послушания. Избавим от греха – и твои шансы на усыновление увеличатся во сто крат!
– Не забирайте его одного! – в панике воскликнула Тина. Ее бездонные глаза наполнились горючими слезами. – Мы – близнецы! Нас нельзя делить! Берите нас обоих!
– Мы не несем вины за грехи ближних наших, Тина, – монотонно отчеканила сестра Александра. – Ты можешь помолиться о брате, но не должна мешать искуплению. Нам положено радоваться за братьев своих и сестер.
Тина прикусила губу.
Ада, Боузи и Иви сохраняли молчание.
Однако Тига, демонстрирующего неподобающее поведение за столом, Камерону оказалось достаточно. Более не скрывая своего разочарования в неидеальной картинке, он рыкнул:
– Я вижу, дети, вам чужда благодарность за все деяния мои. А потому – знайте: сегодня мы трапезничаем за одним столом в последний раз. Сестра Александра, надеюсь, вы меня поймете!
– Всецело, господин Камерон, – еле сдерживая злость, кивнула женщина.
– Проследуй за мной, Тиг, – процедил хозяин дома, а затем двусмысленно добавил. – Или же предпочтешь уступить свою очередь Тине?
Со страхом глянув на Боузи, Тиг вышел из-за стола и угрюмо последовал за Камероном.
* * *
Салон автомобиля Джереми Оуэна вновь стал местом для исповеди.
На этот раз – моей.
Будучи окончательно и бесповоротно отвергнутым тем человеком, что на протяжении ощутимо долгого срока исполнял для меня роль всепринимающего специалиста, а затем и друга, я рассыпался. У меня не было и мыслей о том, чтобы мириться с Константином или же возобновлять терапию, однако… Осознание того, что истина, когда-то открытая мне и понятная, теперь обращалась в ложь, а мнимое белое сменялось подтвержденно черным, еще сильнее откатывало меня назад, в те самые детские эпизоды, что я держал в себе до последних дней. Будучи переполненным разочарованием, все более мрачными предположениями о судьбе Иви и горькими воспоминаниями, я должен был выплеснуть из себя хоть что-то. Этим чем-то оказалась подробная вереница всех событий из приюта, что уже успели материализоваться в моей голове.
Я и подумать не мог, что спустя несколько месяцев поменяюсь с дядей местами. И, будучи преисполненным горечью и сожалениями, стану рассказывать о том, что составляло добрую часть моей личности, но отказывалось всплывать на поверхность ровно до того момента, пока жизнь не заставит меня связать одно с другим.
Я ведь так любил это делать. Почему же теперь, формируя причинно-следственную связь, не мог сдержать слезы? Сглатывал боль, которую так долго прятал внутри и тешил себя запоздалой скорбью о тех, кого еще совсем недавно не мог даже вспомнить.
Необработанную вовремя травму пережить невозможно.
То, что однажды стало кровавым пятном, а затем превратилось в уродливое нагноение из-за не оказанной вовремя помощи, превратится в жуткую, зарубцованную ямку. Любое прикосновение к этому месту продолжит вызывать фантомную боль, и сколь ни бей себя по рукам – желание трогать живое напоминание о трагедии будет вновь появляться.
Мы не способны забыть Смерть, потому как встреча с этим леденящим душу явлением пробуждает в нас не только умение чувствовать самую острую боль, но и отчаянное любопытство. Не получив ответа на вопрос «Почему?», мы продолжаем искать новой аудиенции с той, что виновна в нашей потере.
Но, свободная от подобных скитаний, Жизнь подразумевает простую истину: вопрос «Почему?» должен остаться без ответа.
Однако, как я теперь понимал, концепция «свободы» никак не пересекалась с моим внутренним стремлением разложить по полочкам все аспекты моей не только ушедшей, но и текущей жизни.
Я вышел из кабинета доктора Константина более получаса назад, но за все это время Джереми даже не пробовал завести машину. Он пялился в одну точку и слушал, слушал меня, не меняясь в лице.
– На этом твои воспоминания обрываются? – уточнил он, когда я, наконец, успокоился и больше не тягал салфетки из его бардачка. – Или было что-то еще?
– Было, конечно, – хрипло отозвался я. – Просто… Все оно возвращается ко мне очень волнообразно.
– Это естественно, – голос Оуэна не содержал в себе никакой эмоциональной окраски, и такая нарочито сухая реакция слегка пугала. – Механизм защиты можно повернуть вспять лишь постепенно. Одно теперь нам понятно точно: той твари известно больше, чем мы могли предполагать.
– Какой еще твари?
– В идиотских очках, – Джереми посмотрел на меня, и я содрогнулся. В его глазах плясали чертики – истинные эмоции медленно начинали прорываться наружу, сквозь годами натренированное самообладание. – Непропорционально высокого роста. С ублю…
– Тихо, я понял, – откашлялся я. – Так или иначе, миссию я провалил.
– Ничего ты не провалил, – Оуэн скривился. – Иногда отсутствие слов намного красноречивее монолога. Скажи мне, стал ли бы он шугать тебя таким образом, если бы с Иви все действительно было хорошо?
– Я не знаю. Мне кажется, что тон диалога изменился в тот момент, когда
