Тесселис - Антон Чернов
— Разслшших, Котельная к отлёту готова? — произнёс этот голос.
— Почтеннейший капитан Вагус Сумбонта, звёздорождённый Киру Квалем, — почему-то подмигнув мне, ответил мастер Креп, — Уже час, как готова.
— М-м-м… — мелодично замычал сид, я уж думал — песенка какая, но потом понял, что Киру Квалема привело в некоторое затруднение обращение Крепа. — Прекрасно, Котельный Мастер. Отчаливаем, — с этими словами Вагус Сумбонт не слишком сильно, но ощутимо качнуло.
— Я не против, — сообщил мастер Креп.
Ответа на это высказывание не последовало, а я с интересом всматривался в работу машинерии уже не на “холостом ходу”, а в полёте. По кораблю через кабели, трубы, приводы пошли потоки сил и энергий, широким потоком, что сказалось на интенсивности работы машин. Неудивительно, конечно, но зрелище для меня новое и в свете рассказанного мастером Крепом — надо смотреть и запоминать.
— Можешь сходить… — начал было мастер Креп, но вдруг громогласно засмеялся. — Парень, ты же Вагус Сумбонт со стороны-то не видел ни разу!
— Как это? — немного удивился я. — Мастер Креп, я же подходил, и с вами из Камелодуна…
— Я про целый, готовый к полёту. Ну ладно, посмотришь на стоянке через неделю, — перестал веселиться мастер. — А сейчас пойдем, попрощаемся с родным городом, — поманил он меня рукой, идя к выходу из Котельной.
Я с некоторым недоумением последовал за ним. И проведя меня через череду переходов и проходов, мастер вывел нас на… этакую открытую террасу-галерею, опоясывающую Воздушное Судно в нижней трети. Я эту галерею и не видел, видимо — собрали за последние сутки. И округлая рубка, вознесённая овалом над кораблём, полностью из стекла (ну, в той части что с нашей галереи была видна) — тоже была смонтирована в эти сутки.
Но бросив взгляд на видимую часть корабля, я уставился на исчезающий далеко внизу Камулодун. Ну, с высоты я его первый раз в жизни видел, но судя по завиткам рек — он. Да и не могло ничем иным многоцветное пятно посреди зелёных полей и холмов быть. И башня Академии Всех Чудес видна, с такой высоты — совсем не такая грандиозная, как казалась. И даже море голубело на горизонте…
В общем — зрелище стоило того, чтобы на него посмотреть. И хоть и красиво стало, но и грустно и тревожно: мысли вроде “а увижу ли я Камулодун когда-нибудь?” появились, да и понимание, что я родной город не знал совсем, а вот уже покидаю… Впрочем — мысли не слишком разумные, недостойные джентльмена и механика. И увижу, и узнаю, и точка!
11. Грань Нома
А через четверть часа мы вернулись в Котельную. Оставлять её без присмотре в полёте не стоило, а оставлять гоблинов в Котельной без присмотра — не стоило многократно. И начались для меня дни работы и учёбы. Глупые (а может, и не очень, но сделать всё равно ничего не могу, так что глупые) мысли о “незавидной доле” и “недолгой жизни” вольника из головы вымело делами. И связанными не только с Котельной: там всё понятно, да даже мастер Креп ворчал в бороду “сносно”. Основным источником если не неприятностей, то необходимости держать всё под контролем были гоблины. И, кстати, наглядно подтверждали некоторые высказывания-наблюдения мастера Крепа, да и частично — изученное в Приюте. Ну, в том смысле, что раб — это не свободные руки и свободное время, а куча сил, времени и внимания, чтобы за ним приглядывать. То есть не только “плохо”, хотя в последнем меня ситуация в Котельной несколько поколебала: гоблины были… “метнолитетно” рабами, не видели и не ощущали в своей доле ничего дурного. А свободу полагали страшнейшим наказанием, как бы дико нам это ни казалось.
Так вот, рабство наглядно оказалось не столько дурным, сколько очень беспокойным для “рабовладельца”. И как выплыло из памяти, “экономическая нецелесообразность” просто проглядывала: если разумный — “не раб” в голове, самостоятельный, умный, так он будет со всей силой своего ума и самостоятельности саботажничать, противиться рабской доле, то есть просто загубит порученное ему дело. Или самоубьётся с разрушительными последствиями и в знак протеста. Что в целом — дурно, но в ситуации порабощения понимаемо. Ну и выходит порабощение свободного разумом — нецелесообразно, как понятно. Но и с “рабами в голове”, типа гоблинов, ситуация не радужная. Постоянные проверки и контроль, указания и всё такое.
Я вообще, задумавшись, пришёл к выводу, что между гоблинами и Крепом есть некий негласный договор. Ну и со мной он есть, как с представителем мастера, но не суть. То есть ушастые “отдают свободу” за “принятие за них решений”. И когда у них требуешь “думать и решать” — кривляются, плачут и стенают, но искренне возмущаются, пусть и внутренне. Потому что ЭТОГО они, как рабы, просто не должны делать, согласно того же договора.
Выходило всё это занятно, подтверждалось наблюдениями со стороны, ну и отвечало одной из максим в привнесённой памяти. В смысле “подвергай всё сомнению”. Очень созвучная основному принципу Механики максима, который “Познай всё, пока не докажешь, что что-то непознаваемо в силу природы”.
Ещё я узнал очень интересные, но нигде не написанные и не упоминающиеся моменты, касаемо Очага Трисмегиста. Ну в смысле, в литературе и наставниками не описано, ну а на магера я и не учился, так что незнание таких нюансов и понятно. Основной из которых: Очаг Трисмегиста — это инструмент прорыва грани Нома. Вот, кажется, очевидная вещь, но непонимаемая мной до поры. А именно, все виды, типы и состояния энергий и сил, выделяемых при горении вечного многоцветного огня (хотя и не горел он, а было это мистическим отражением его природы) — побочное явление.
— Ну да, — покивал мастер Креп на ошарашено озвученные мной выводы. — Если мне память не изменяет, три эры назад Воздушные Суда были не Судами, а пузырями.
— А это как, мастер Креп?!
На что мастер рассказал, что судя по ему известному, был период в истории если не Тесселиса, то известных Номов, когда Механику и Мистику прямо противопоставляли друг другу. И, как сделал вывод уже я, во многих трудах натурфилософии и философического толка это противопоставление очень чётко ощущается. Так вот, в те времена Очаг был известен, но выполнял исключительно основную функцию. А с буйством сил и энергий тогдашние Мастера Грани боролись изо всех сил, стараясь их утилизировать,
