Пьер Бенуа - Дорога гигантов
— В чем же дело?
— Если я знаю и еще о некоторых слухах, которые касаются вас, то их мне передавал не Уильям.
— О слухах, которые касаются меня? — сказала она гордо. — На что вы намекаете?
— На проект брака между вами и лордом Арбеклем, — ответил я вежливо.
Она громко расхохоталась, но не обернулась ко мне и продолжала вертеть в руках ветку шелковицы.
— Как это потешно, — сказала она наконец. — Бедненький Реджинальд! Да знаете ли вы, что между ним и мною такая же разница в летах, как между мною и леди Флорой? Ваш Уильям должен бы вам это сказать.
— Мадам, — в первый раз за весь день, обратился я к ней так церемонно, — мадам, разрешите повторить вам со всею почтительностью, что Уильям совершенно не при чем во всей этой истории.
И я рассказал ей о сцене, которая разыгралась в трактире в вечер моего приезда. Она слушала очень внимательно.
— Болтать не запретишь, — только и сказала она, когда я кончил свой рассказ. — Но если бы вы знали, до чего смешно то, что вы мне рассказали. Бедный Реджинальд! Нет, вы не понимаете, не можете понять... Если бы вы его видели...
Она положила мне руку на локоть.
— Да вот и он, идет нам навстречу.
Нам навстречу, действительно, шел юноша в плотно облегающем костюме цвета персикового дерева. Он был без шляпы, так что были видны его великолепные вьющиеся русые волосы. У него была немного раскачивающаяся походка, как у людей, которые ходят на кончиках пальцев. Я узнал то красивое лицо, которое два дня назад видел в автомобиле. Тем легче я его узнал, что затем видел очаровательное лицо леди Флоры.
Подойдя к нам, он по-детски вскрикнул, так радостно, точно годы не видал графиню Кендалль.
— Антиопа! Дорогая Антиопа! Как это мило! Как мама будет рада!
Он сказал «мама», и это слово имело какую-то особенную прелесть в его устах, своим розовым цветом удивительно напоминавших губы леди Флоры. Он прижимал руку Антиопы к сердцу и вдруг оборвал свои излияния застенчиво-стыдливым движением, которое, казалось, было в совершенстве изучено.
— Господи! Извините, господин профессор! Антиопа, пожалуйста, окажите мне высокую честь, представьте меня господину профессору Жерару.
Как только церемония представления была выполнена, — новый поток восторгов.
— Как я горд, господин профессор — уверен, вы скоро разрешите мне называть вас не так торжественно, — как я горд, что познакомился с вами. Я так восхищаюсь вашими работами. Здесь — только дача. Но в Англии, в библиотеке нашего дома в Челси, у меня есть все ваши произведения, все...
И он залпом назвал целый список, показавшийся мне почти исчерпывающе полным.
«Хорошо, — подумал я. — Это, во всяком случае, доказывает, что у него нет моей фотографии, а также и то, что в замке Клэйр есть хорошие библиографические словари».
Но все-таки я не мог не признать, что юноша был бесконечно привлекателен. Он не переставал говорить.
— Если бы вы знали, как я горд...
— Довольно, Реджинальд, остановитесь, — сказала с улыбкой Антиопа. — Вы совсем смутите господина Жерара, он — скромнейший из ученых.
Она взяла моего почитателя под руку.
— Леди Флора здорова?
— Вполне, вполне, дорогая Антиопа, и она так вас ждет.
— Ну, теперь уж мы долго ее не заставим ждать.
Она шла, совершенно свободно и просто, опираясь на руку юноши. Глаза наши встретились. Я уловил ее быстрый, насмешливый взгляд, который словно говорил: «Теперь вы понимаете».
Я ничего не понимал. Лорд Реджинальд казался мне прекрасным, как бог, и я начинал приходить в довольно дурное настроение.
«Слухи относительно состояния лорда Арбекля», — когда я говорил это, то сознательно преувеличивал, в надежде, что такое преувеличение побудит графиню Кендалль возразить, и это, во всяком случае, было бы ценным обогащением моих сведений. Но Антиопа ничего не возразила на эту фразу. Может быть, не слышала ее.
Таким образом, я оставался при тех очень смутных сведениях, какие мог получить от Уильяма, и тех, немного более точных, какие узнал от кучера Джозефа во время разговора в трактире. Так, я знал, что лорд Арбекль-отец не всегда был лордом Арбеклем, ни даже сэром Томасом Арбеклем, и что прежде чем он приобрел замок Клэйр в Ирландии, замок Больсовер в Шотландии и дом в Челси, — он был горнорабочим в Галле, надсмотрщиком в Трансваале, торговал зерном в Индии, испробовал за свою жизнь многочисленные способы разбогатеть, какие британские колонии дают патентованному подданному Империи.
Лет десять назад этот человек, упорно боровшийся с жизнью, был убит. Его труп, еще теплый, нашли на луговине, не больше мили от замка Клэйр. Изгнанный фермер, грозивший при свидетелях его сиятельству, был арестован. Но он доказал свое alibi, и пришлось его отпустить.
А леди Арбекль? Сказать правду, о ней я не знал еще ничего, кроме лишь того, что она, напротив, знатного происхождения, — она была третьей дочерью лорда Соммервиля. Надо полагать — позднее я узнал, что догадки мои были правильны, — состояние Соммервилей уже не равнялось древности их дома, иначе как могла бы наследница такого блестящего имени согласиться отдать свою руку бывшему горнорабочему? Таковы были результаты моих двухдневных обследований, далеко не научного характера, которыми я не переставал заниматься, отрываясь от воспоминаний об Антиопе лишь для того чтобы обращаться к воспоминаниям о леди Флоре, и часто сливал оба эти образа. Раз я незаконно присвоил себе место профессора Жерара, не следовало ли мне, по крайней мере, из уважения к нему заниматься тем, чем он и сам бы занялся? Но угрызения мои были мимолетны, и образ леди Флоры на лужайке или Антиопы в ее вдовьей комнате тотчас же прогонял эти угрызения.
Мы подошли к крыльцу виллы.
— Завидую вам, господин Жерар, — сказала Антиопа, — вы сейчас все это увидите в первый раз. Ничего нет прекраснее виллы Клэйр. Каким угрюмым, каким мрачным покажется вам наш Кендалль, когда вы туда вернетесь... Нет, нет, не возражайте. Сначала посмотрите. И знаете, — сказала она, сильнее опираясь на руку Реджинальда, — все это устроил, все подобрал, все расположил вот этот мальчик... Потому что у него так же много вкуса, как и красоты.
— Антиопа, дорогая Антиопа, — пробормотал юноша с очаровательно смущенной улыбкой, — перестаньте! Какая вы несносная.
— Нет, нет, я говорю правду. Так же много вкуса, как и красоты. Только вот у него гадкие политические идеи. Кто бы поверил, глядя на этого изящного и хрупкого юношу! Он — анархист, революционер и уж не знаю кто еще. Когда я была маленькой, я думала, что революционеры — это люди, у которых шея повязана клетчатым платком и которые поют, стоя на столе, среди опорожненных бутылок, дерзкие песни. И все-таки Реджинальд революционер. Это опрокидывает все общепризнанные представления! Нечего щипать мне руку. Ну, поклянитесь, Реджинальд, что вы не революционер!
