Владимир Востоков - Ошибка господина Роджерса
Первые подарки
Все последующие письма брата были исполнены тоски по родной земле, жалоб на одиночество в чужом мире.
Марина молча читала откровения своего дяди. И только однажды, не выдержав, заметила:
— Сантименты!
Жена с удивлением посмотрела на Марину, но промолчала. Дочь демонстративно вышла из комнаты.
— Что с ней? — спросил я.
— Да бог ее знает. С Виктором, наверное, поссорилась.
Но я-то хорошо понимал, что дело было не в Викторе.
Вечером мы старались в присутствии Марины не говорить о письмах из Канады и о Зоре. Но жена все же неожиданно выпалила:
— Если он действительно такой благополучный, то почему бы ему нам не помочь?
Ох, как не вовремя это было! Я невольно настороженно покосился на дочь. Не отрываясь от учебника, она тихо произнесла:
— Мама, неужели вам не стыдно будет выпрашивать подачки?
— И ни капельки не стыдно… — вспылила жена. — Ты посмотри, сколько нам нужно! Еле концы с концами сводим. А тебе ведь еще два года учиться…
— Если надо, я могу бросить учебу и поступить на работу.
— Не об этом речь, доченька, — спохватилась жена, но было поздно. Марина выбежала из комнаты. Было слышно, как хлопнула дверь от квартиры. Ушла. Мы не ложились спать. Ждали Марину. Она пришла часа через два. Мы с женой облегченно вздохнули.
Жили мы в коммунальной квартире. Особым достатком похвастаться не могли. Скромно жили. А вот соседи наши, нужно сказать, процветали. Даже завидно иногда было. Матвей Елисеев работал в редакции газеты, его жена Люся — там же, машинисткой. Елисеев часто ездил в командировки за границу. Привозил красивые вещи.
Однажды, это было уже после того как объявился Зоря, У меня с соседом произошла размолвка. Елисеев только что вернулся из Алжира. Как всегда, опрятно одетый, он что-то разогревал на кухне. Я невольно посмотрел на свою потрепанную, давно выцветшую пижаму, стоптанные войлочные шлепанцы, и мне стало не по себе. А тут некстати вернулась из магазина его жена. Не снимая нарядного пальто с норкой, она заглянула на кухню:
— Понимаешь, Матвей, зря простояла в очереди. Такая досада. А рынок сегодня богатый, — сказала она.
— Это вам не заграница, где всего полно. Бери — не хочу, — вдруг сорвался я.
Елисеев удивленно взглянул на меня.
— Что значит — бери? — усмехнулся он. — Вы в самом деле считаете, что там, на Западе, вот так пришел в магазин и взял что хочешь?
— Да уж по вас видно, не так там плохо, — перебил я его.
— Зря вы все это. Вы бы вот послушали тех, кто там побывал. Не в командировке или в туристической поездке. У меня был такой знакомый. Наслушался заграничных передач «Голоса Америки» и ему подобных, захотел «свободы» и «легкой жизни». Протянул он там всего полгода, хлебнул лиха сполна. Потом пришел в наше посольство и, ползая на коленях, умолял помочь вернуться на Родину. Помогли. Простили. Знаете, что он сказал по возвращении? Лучше на одной картошке буду сидеть, но у себя дома. Хотите я познакомлю вас с ним? Он вам расскажет о «прелестях» заграничной жизни.
— Зачем он мне сдался? — грубо оборвал я соседа. — Зачем мне знакомиться с подонками?
Елисеев даже растерялся:
— Но вы ведь сами же затеяли…
— Ничего я не затевал… Пошли вы к черту, — выпалил я и повернулся к нему спиной.
— Что там у вас случилось? — спросила меня позже жена.
— Сопляк. Живет припеваючи, одевается с иголочки, ездит по заграницам, привозит всякие шмотки, еще поучает других. Пожил бы, как мы, не так бы запел.
— Чего раскипятился-то? И не один он живет так. Посмотри на своего Савельева. Семья такая же, как у нас, и получает он меньше тебя, а живет лучше нас. Поменьше надо пить — вот что я скажу, — подлила масла в огонь жена.
— Выходит, и для вас я плохой, черт возьми! — Повернувшись, я выскочил из комнаты.
— Подожди, куда ты? — всполошилась жена.
Немного придя в себя, я подумал, что пора положить конец этой постоянной нервозности, нужно взять себя в руки, а не распускаться так. Жена права — надо бросать пить. Я прекрасно отдавал себе отчет и в том, что причина нервозности во многом — письма брата. Но тут же оправдывал себя тем, что плохого ничего в них нет. Ну, нашелся брат… Радоваться надо, что он жив и здоров, а я кидаюсь на людей, ни в чем не повинных.
А письма продолжали приходить… Через неделю после ссоры с Елисеевым пришел еще один продолговатый конверт.
К моему удивлению, он не вызвал во мне прежней радости.
«Дорогой Алексей Иванович!
Получил ваше письмо. Стотысячное спасибо за память. Святая дева Мария, как я завидую вам, как мне хочется вас увидеть и обнять!
Дорогие мои родственники, мы живы и здоровы. На днях наша фирма получила крупный заказ, и мы заметно поправили свои финансовые дела. Так что у нас радость. Мы счастливы разделить с вами и вашу радость. Пусть Марина будет счастлива. В наше время иметь жениха-ученого — дело весьма важное. Осмеливаюсь предложить вам свою помощь, если что-то надо. Мне это ничего не стоит, наоборот, буду рад быть вам чем-либо полезным. Ведь мы же родные.
Ждем вашего ответа и по-прежнему ждем фотографию. Обнимаем и целуем. Ваш брат Зоря».
— Ну, что ты на это скажешь? — спросил я жену. Она задумчиво посмотрела на листок бумаги:
— Поди, какой культурный. Чего скажу, спрашиваешь? Вот что скажу. Есть бог на свете. И думать нечего, раз сам предлагает помощь, грешно от нее отказываться. Садись и пиши.
— Верно, Анисья. Я тоже так считаю. Надо только Марине сказать…
— Покажи ей письмо. И все тут.
— Может, это лучше сделать тебе?
— Как хочешь… — без особого энтузиазма согласилась она.
На том и порешили. Когда Марина пришла из института, жена дала ей прочесть письмо.
— Папа, мне не хочется омрачать твоей радости по поводу того, что нашелся твой брат, но я не могу ничего с собой поделать. Знаешь, есть такое слово — «интуиция», вот она мне подсказывает, что здесь что-то не так. Почему он ничего не пишет о своем прошлом? Не кажется ли тебе все это странным? Верно, мама? — Марина искала поддержки.
— Не вижу ничего в этом странного. И чего тебе от него нужно? Он желает нам добра. Не понимаю тебя, Марина.
— Ты не права, дочка, — вступился я. — Может, человеку не до воспоминаний о прошлом. Успеется. Все еще впереди. Кстати, он же пиоал, что ничего плохого не сделал и краснеть за него не придется. Уж очень ты у нас правильная! Лучше вот скажи, что ему ответить.
Мне очень хотелось на этот раз быть спокойным, но я чувствовал, что едва сдерживаю себя.