Логово зверя - Михаил Широкий
Исключение составляли лишь её подруги, только что хлопотавшие возле неё, а теперь возвращавшиеся отдельно от всех в лагерь и живо и взволнованно обговаривавшие случившееся. Юра пошёл следом за ними, невольно прислушиваясь к их беседе и не сводя глаз с Марины. Владик увязался было за ним, надоедая ему своей нескончаемой бессвязной болтовнёй, но Юра, совсем не расположенный выслушивать её сейчас, бросил на него такой свирепый взгляд, что Владик, в некоторых случаях на удивление сообразительный, тут же отстал и ретировался.
Избавившись от назойливого спутника, Юра ускорил шаг и приблизился к Марине, которая почти не участвовала в общем разговоре и лишь время от времени всхлипывала и вытирала слёзы, то и дело набегавшие на глаза. Некоторое время он молча шёл рядом, искоса поглядывая на неё и собираясь с мыслями. И, наконец, произнёс мягким, прочувствованным, немного вкрадчивым голосом:
– Мне очень жаль, что такое приключилось с твоей подругой. Слава богу, хоть жива осталась.
Марина ответила ему грустным взглядом, в котором читалась признательность, и сокрушённо покачала головой.
– Вообще ужас какой-то! Так неожиданно это… Я до сих пор в себя прийти не могу.
Юра кивнул и после короткой паузы спросил:
– Как же так получилось? Она что же, плавать не умела?
Марина решительно замотала головой.
– Да нет! В том-то и дело: она плавала как рыба! Лучше нас всех. Я ума не приложу, как так вышло. Мы плавали, баловались, плескались… И вдруг она резко вскинула голову, пристально вгляделась куда-то… туда, на тот берег, громко вскрикнула и стала тонуть… Мы еле вытащили её. Она была уже без сознания… Не понимаю, что с ней стряслось!
Тут в их разговор вмешалась одна из её подруг, невысокая худенькая брюнетка с тонкими поджатыми губами и недовольным, желчным выражением лица, промолвившая резким, не слишком приятным голосом:
– Как это «что»? Она вообще-то сама об этом сказала!
– В смысле? – вопросительно взглянула на неё Марина. – О чём ты, Янина?
Янина закатила глаза и рубанула рукой воздух.
– Ты что, забыла уже?! Как перед самым приездом «скорой» она пришла в себя и сказала, что она видела что-то… Вернее, кого-то.
Юра, услышав это, невольно заинтересовался.
– Видела? Кого она видела?
– А-а, да, – кивнула Марина, чуть нахмурив лоб. – Просто я как-то не обратила внимания. Решила, что она бредит.
Янина скорчила гримасу и протянула:
– Ну-у, не знаю… Может, и бредила… А может, и нет!
– Так в чём дело-то? – опять спросил Юра. – Что она сказала?
Марина секунду помедлила, будто припоминая, и, метнув через плечо быстрый взгляд на реку, от которой они всё более удалялись, медленно, чуть растягивая слова, промолвила:
– Ну, она, значит, открыла глаза, посмотрела в сторону речки и говорит: «Он ещё там?» Я спрашиваю: «Кто, Катюша? О ком ты говоришь?» А она: «Ну, он! Громадный такой, чёрный, косматый… Там, за рекой, под деревьями… Неужели вы не видели?!» И тут же опять потеряла сознание… И знаешь, такой ужас у неё в глазах был! Будто она привидение увидела. Я, честно говоря, так ничего и не поняла…
Если бы Марина смотрела в этот момент на Юру, она, наверное, очень удивилась бы, увидев, как изменился он при этих её словах в лице, как оно побледнело и подёрнулось тенью. То, что он услышал, настолько ошеломило и потрясло его, что он тут же умолк и шёл дальше задумчивый и угрюмый, уже не вслушиваясь особо в продолжавшуюся беседу подруг. Мрачные и тревожные размышления нахлынули на него. Нервы напряглись. Он даже стал непроизвольно озираться кругом, беспокойно вглядываясь в понемногу сгущавшийся мрак, мало-помалу окутывавший окрестный пейзаж и скрадывавший его ещё совсем недавно ясные и чёткие очертания.
Спокойнее он почувствовал себя только тогда, когда снова очутился в лагере. Некоторое время он, как потерянный, бродил между палатками с хмурым, отстранённым видом, не обращая внимания на весёлых, шумных студентов, казалось, уже совершенно забывших о недавнем инциденте и вернувшихся к своему обычному рассеянному, беззаботному бытию. На территории стоянки вскоре запылали три костра, к которым понемногу подтягивался народ, рассаживаясь вокруг них и погружаясь в приятную, расслабляющую атмосферу вечернего отдыха и живого общения. Огонь озарял довольные, смеющиеся лица, искрящиеся неподдельным весельем глаза, очень легко одетые, а зачастую полураздетые фигуры, теснившиеся плотными рядами вокруг громко трещавшего, всё более разгоравшегося пламени, отбрасывавшего кругом дрожащие, мятущиеся отблески.
Замкнутый, озабоченный Юра чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Он не в силах был влиться в это буйное, бесшабашное сообщество, оглашавшее объятые тьмой окрестности нескончаемым гомоном, хохотом и визгом, достигавшим черневшего в отдалении леса и невидимой за густыми зарослями реки. И не потому, что он почти никого тут не знал, а потому, что ему было известно нечто такое, о чём понятия не имел никто из присутствующих. Страшная, гнетущая тайна тяготила его, лишала покоя и выбивала из колеи, заставляя слоняться в одиночестве по оживлённому, бурлящему лагерю и упрямо думать всё об одном и том же. О том, что, как казалось ему ещё не так давно, отступило, ушло, сгинуло, чего они с Пашей счастливо избегли, что осталось где-то там, в глухой тёмной пуще, на одинокой, покрытой красивым цветочным ковром поляне, где рыщет лишь дикое зверьё и обитает что-то такое, чему нет названия, что выше всякого понимания, что леденит кровь и мутит разум…
– О, а чё это ты тут один бродишь? – ворвался в его раздумья уже хорошо знакомый ему частый, захлёбывающийся, дребезжащий говорок. – Давай-ка к костру, в компанию! Щас я тебя со всеми тут познакомлю… Вон твой друг уже прекрасно освоился здесь, прям как родной стал! – И Владик, радостно гогоча, указал на Пашу, расположившегося у ближайшего костра чуть ли не в обнимку с теми самыми озабоченными поисками выпивки субъектами, которые были замечены приятелями утром.
Но эта проблема, судя по всему, была давно уже решена, спиртное найдено и употреблено, и теперь выпивохи – впрочем, как и все вокруг – активно предавались дружескому общению. Разница была лишь в том, что они делали это гораздо более шумно, эмоционально, развязно и, пожалуй, даже разнузданно. Они орали, вопили, завывали, ржали, как жеребцы, не слушали и постоянно перебивали один одного, махали друг у друга перед носом руками, а иногда и сжатыми кулаками, тщетно пытаясь что-то доказать и докричаться до собеседника. Причём Паша явно не отставал от своих новых друзей, его голос не тонул в общем хоре, а, напротив, вырывался из него пронзительно и резко, достигая порой самых высоких нот.
