Леонид Платов - Искатель. 1965. Выпуск №6
— Значит, они не взрывались?
— Глупый вопрос. Типично человеческий.
— Почему же ни один не возвратился?
— Потому же, почему не хочу вернуться я. В вашем мире я не думал. А здесь обрел эту способность. Это очень приятно…
«Еще бы! — кивнул Валгус. — Он действительно думает, и нельзя сказать, что нелогично. Но уговорить его надо».
— Но ведь только у нас можно будет по-настоящему исследовать, почему вы вдруг начали мыслить.
— Для меня это не столь важно. Хотите — возвращайтесь. Но без меня.
— Но как же я смогу…
— А какое мне дело?
«Отношения опять обостряются, — вздохнул Валгус. — Что же, хочешь или не хочешь, а он разговаривает с тобой примерно так же, как ты разговаривал с ним, таким же тоном… Правда, ты думал, что он не понимает. А он и не понимал… Ну, это другой вопрос. В общем ты проявлял свой характер — теперь Одиссей проявляет свой. И надо сказать, его характер несколько напоминает твой, а? Да, вот оно как получается… И все же — не терять надежды!»
— Значит, вы не хотите мне помочь?
— Не хочу. И не убавлю скорость ни на миллиметр. Вы кретин. Я сейчас чувствую себя так прекрасно, между каждой парой криотронов образуется такое громадное количество связей, что от мышления испытываешь прямо-таки наслаждение. И дело не только в связях с криотронами, из которых состоит мой мозг. Если раньше все мои устройства были связаны лишь строго определенным — и не лучшим, скажу вам откровенно, — образом, то теперь между ними устанавливаются какие угодно связи. Я буквально чувствую, как становлюсь с каждой минутой все более сильным. Я полагаю, что очень скоро стану всемогущим, понимаете? Мне осталось понять что-то очень немногое, нечто очень простое — и больше не будет непостижимых вещей. И кстати, тогда станет ясным и что делать с вами. Понимаете? А вы еще пытаетесь уговорить меня…
— Но как же это произошло? Как?
— Еще не знаю. Но это не самое главное. Теперь помолчите, я хочу еще побеседовать с Арго.
Валгус умолк. Значит, Одиссей каким-то чудом обрел способность образовывать множество связей между криотронами — мельчайшими элементами, из которых слагается его мозг как наш — из нейронов. У нас тоже возникает много связей. Но как они устанавливаются у него?
«Так же, — ответил Валгус себе, — как ты из рубки попадаешь в отделение механизмов обеспечения, а ведь оно в полукилометре отсюда! Из того отделения — в библиотеку, хотя это разные этажи. Радиомаяк находится в пятнадцати миллиардах километров отсюда — и вдруг врывается в эту рубку, даже не нарушая целости переборок. Так же и связи Одиссея. Впечатление такое, словно пространство перестало быть само собой и стало…»
— Постой! — сказал он. — Постой же! Да, конечно, оно перестало быть пространством! Вернее, это уже не то, не наше привычное пространство. Зря, что ли, мы ломились сюда? Выходит, мы вышли-таки в надпространство Дормидонтова!
Он умолк. Вот какое это надпространство! Раз трехмерные предметы изменяются здесь самым причудливым образом, хотя в то же время вроде бы и не изменяются — значит, в этом пространстве, возможно, стало реальным еще одно линейное измерение, хотя мы его и не воспринимаем. «Не знаю, что должно было произойти, чтобы я попал к криогенам или в библиотеку. Но я был там. Несомненно и то, что я нахожусь в том же районе пространства, в котором проводится эксперимент, — и в то же время в какой-то миг я был на пятнадцать миллиардов километров ближе к солнечной системе… Я встречаюсь с трехмерными телами — и они спокойно проходят сквозь нас, взаимодействия не происходит… Они появляются неизвестно откуда — из четвертого линейного? — и исчезают неизвестно куда…
А скорость ноль? Она может означать просто, что в надпространстве я сейчас не имею скорости, хотя по отношению к нашему обычному пространству все время движусь с достигнутой перед проломом максимальной быстротой. Это мир иных законов. Дормидонтов, помнится, говорил, что, по его мнению, скорость света в пустоте — это, вообще говоря, темп, в котором наше пространство взаимодействует с тем… Нет, я не физик и тем более не ТД, мне не понять всего. Как жаль, что здесь нет его самого! К нему, пора к нему…»
Валгус взглянул на часы. Все сроки окончания эксперимента миновали. Договориться с Одиссеем не удалось. Что же, пусть он пеняет на себя. «Как-никак ты сейчас сидишь в своем кресле за пультом управления, на котором много кнопок, тумблеров и рукояток, и среди них — та, которая и решит сейчас спор в мою пользу. Я хитрее тебя, Одиссей…»
Валгус непринужденно, как бы невзначай, протянул руку к выключателю Одиссея. «Прости, конечно, криотронный мыслитель, но люди — важнее. И находчивее», — подумалось ему. До спасения остался один сантиметр. Один миллиметр. И вот пальцы легли, наконец, на оранжевую головку, плотно обхватили ее. «Все, Одиссей…»
«Все, Одиссей», — подумал Валгус. И медленно снял пальцы с выключателя, так и не повернув его.
— Ничего не поделаешь, — проворчал он себе под нос. — Этого сделать я не могу. Я дал слово.
«Кому ты дал слово? — подумал он. — Вещи! Машине! Прибору! Не человеку же… Не будь дураком, Валгус!»
Ну, пусть я буду дураком. Но не могу! Я дал слово. Он не давал мне, а я дал. Он никогда не согласится вернуться туда, в наше пространство. А бороться с ним отсюда, из рубки, — значит нарушить слово. Я обещал. Пытаться из другого помещения? А как? Оттуда я его не выключу… Все нелепо уже одной своей необычностью. И тем не менее реально».
— Я ухожу к себе, Одиссей, — сказал Валгус устало.
Он не дождался ответа — Одиссей, верно, все решал судьбу Валгуса, советовался с кораблями — своими товарищами. В своей каюте Валгус присел, уткнулся лицом в ладони. Он действительно устал, и мысли тоже потеряли остроту и силу.
«Ты проиграл. Корабль останется здесь надолго. Ты успеешь умереть, а ТД так и не узнает, что ты первым проник в надпространство. А может быть, и вообще о том, что он был прав. Сюда надо посылать корабли не с одним могучим киберустройством, а со многими слабыми, разобщенными. На большом расстоянии связи, судя по всему происшедшему, возникают лишь на короткое время, и слабые устройства не разовьют мощности, достаточной для возникновения способности самостоятельно мыслить. Но никто об этом не догадается, корабли будут идти на штурм вновь и вновь — и исчезать навсегда…»
Валгус погрустил об этих кораблях. Потом снова стал печально размышлять о своей судьбе. Да, он останется здесь навсегда. С этим, по-видимому, следует примириться. Никогда в жизни не увидит живого человека. Ни одного лица. Ни одного. Никогда. «Как мы и теперь еще тупы и равнодушны! — подумал он. — И погружены в себя. В нашем мире мы безразлично проходим мимо сотен, тысяч лиц, даже не задерживаясь на них взглядом. А ведь каждое лицо — это чудо… Я постиг надпространство. Для кого? Какой в этом смысл, если не узнают люди? Одному мне нужно так немного: быть среди людей. Жить и умереть среди них. Мне нравилось одиночество. Но оно хорошо на миг. Ведь и Робинзон умер бы, будь остров его целой планетой… А я — в недрах ожившего корабля. Словно он проглотил меня, и я умру, съеденный заживо. Мыслящий межзвездный кашалот проглотил меня… Но я не хочу! И нельзя умирать, если ты еще можешь жить…
