Мария Обатнина - Игра. Реванш

«… сука…сука…» — Смолин не слышал докладывал конвойному дежурный, в голове билась одна единственная мысль — придушить эту гадину, раздавить, уничтожить, стереть с лица земли, тем самым очистив свою душу от гнетущих воспоминаний. Ненависть гигантской тенью заслонила слабое освещение тюремной камеры, на лбу выступили крупные капли пота, глаза налились кровью, а угольно чёрный зрачок расширился до предела, вытесняя тёмную радужную оболочку.

«Дыши спокойно, родной, — услышал он долгожданный голос двойника и заметно расслабился. — Вот так, вдох-выдох, концентрируй волю, ещё раз вдох-выдох!»

«Я убью его!» — процедил Смолин, продолжавший стоять в согбенной позе с высоко поднятой рукой.

«Убьёшь, родной, а сейчас — соберись. Пару дней в «дельфине» это не шесть лет в легионе. По-моему, трое убийц, людоед и два насильника пустяковая задача для тебя. Ты должен показать им кто главный. Вспомни, кто ты, кем был всегда! ТЫ КОРОЛЬ, АЛЕКС, ВОТ И ВЕДИ СЕБЯ, КАК КОРОЛЬ! Кнут, плётка и ежовые рукавицы. Зверьми управлять легче. Пару дней и ты будешь на свободе. Сейчас — соберись. Спокойный. Собранный. Лидер. Таким тебя должны увидеть твои соседи. Компания не самая подходящая, но ты должен подчинить себе не только этих тварей, но и свою ненависть. Думай о Пашке, о Толстяке. Это даст тебе силы. Всё это — явление временное. Младший пять лет отсидел, а тебе потерпеть пару дней. Всё, пришёл в себя? Молодец. А полковник? Шахматист своё получит, месть не терпит спешки…»

— ДОСМОТР ЗАКОНЧЕН! — откуда-то издалека донёсся начальственный рык конвойного. Смолин очнулся, выпрямил спину под грохот и лязг закрываемых засовов.

«Время действовать…» — он поправил здоровой рукой повязку на лице, повернулся к сокамерникам и пронизывающим тяжёлым взглядом обвёл камеру, держа на прицеле тёмных глаз каждого из сокамерников. Нехорошая ухмылка блуждала на его чётко-очерченных губах…

Примечание:

оса* — лагерный жаргон конвойных в "Чёрном дельфине". Оса — значит осуждённый.

** Смертник — так в "Чёрном дельфине" называют зэков, потому, что каждому из них согласно мораторию на отмену смертной казни заменили её на пожизненное заключение

"Какой дурацкий сон", — Лика с трудом разжала глаза, дотрагиваясь до лица.

"Черт, все же не сон… кровь…Кошмар, я сплю и вижу дурной сон…Франко мертв, водитель мёртв…»

Она, постанывая, кое-как вылезла из салона, в ужасе оглядываясь по сторонам. В том, что Франко был мёртв, в этом не было никаких сомнений. Заглянув в салон «Мазератти», Анжелика поняла, что водитель серьёзно пострадал в аварии.

«Я медсестра… я дожна… помочь…но не могу… бежать…пока не приехала полиция…Господи… за что!!! — невдалеке, словно в насмешку от переменчивой Фортуны, волею злого рока, послышался вой сирены. — Вот черт, только этого не хватало!!!"

Рязанцева с гулко бьющимся сердцем глядела на подкатившую полицейскую машину.

«Мне конец, я не владею английским, документы… по легенде я из Канады… молчать… немая, точно, я немая… Алексей… Господи… Не паниковать, документы на руках, всё в порядке…

Из автомобиля вышел молодой мускулистый полицейский, в белоснежной рубашке, заправленной в черные строгие брюки, на которых также была прикреплена кобура с пистолетом, рация и наручники, бликующие на солнце. Все того же черного цвета галстук, фуражка и солнцезащитные очки.

— Good morning,mem,officer Williams.

Рязанцева жестами попыталась обрисовать ситуацию, на что страж порядка коротко сказал:

— Please,come with me.

«Попала, мне же могут подогнать сурдопереводчика! ВСЕ ПРОПАЛО!!!»

Полицейский, бережно поддерживая её под локоть, стал усаживать участницу ДТП в машину.

«МЕНЯ ПОСАДЯТ, О, ГОСПОДИ!»

Дальше Анжелика действовала, словно находясь в состоянии аффекта. Лягнув стража порядка, отчего тот, не ожидавший нападения, согнулся перочинным ножичком, выхватила у него их коббуры пистолет и несколько раз ударила по голове. Бывший муж учил её, как надолгое время вырубить человека, не убивая его. Повертев головой, она, прострелив все четыре колеся на полицейской машине, отбросила пистолет в сторону и, нырнув в искарёженный салон, она схватила папку с канадскими документами, сумку с драгоценной инъекцией, и уже потом, с перекошенным от страха лицом, бросилась бежать. Свернув с шоссе в придорожные кусты, она, крадучись, скрываясь за кустами, неслась вперёд, подворачивая каблуки и спотыкаясь. Через двадцать минут изнурительного бега, запыхавшаяся, растрёпанная и насмерть перепуганная Рязанцева проголосовала, останавливая первую попавшуюся попутку.

— Airport, please!!! Крикнула она, падая на передние сидение рядом с водителем.

* * *

Молчание затягивалось. Смолин по-прежнему стоял, держа на прицеле холодных расчетливых глаз сокамерников, те, в свою очередь, изучали его, словно оценивая на прочность. В наэлектризованном воздухе витали искры неподконтрольной агрессии и зверского желания убивать. Алексей прекрасно понимал, что завоевать царство среди такого контингента ему будет не просто, но восхождение на трон было неизбежно. По другому он просто не мог. Так его учил дед. Таковой была его сущность. Задачей Алкесея было обеспечить максимально комфортное существование в камере на протяжении двух-трех ней, из чего следовало подавить подчинить себе трех «саблезубых тигров», заставить прислушиваться к каждому его слову, уважать и признать авторитетом.

Прищурив здоровый глаз, Смолин оценил каждого из них, прокручивая на уровне подсознания запомнившийся доклад дежурного, сосредотачиваясь на мрачном плохо выбритом лице некогда тучного плешивого мужичка.

«Что я имею? Головорезов Антон Августович — фамилия говорит сама за себя: тридцать девять лет, статья сто тридцать первая, преступления против половой неприкосновенности и свободы личности с отягчающими обстоятельствами».

Смолин нахмурился, с расчетливой брезгливостью рассматривая Головорезова. Он не держал за людей мужчин, занимающихся «износом», считая их отбросами общества, хламом, грязным мусором под ногами. Алексей перевел взгляд на сутулого дрыща, на котором как на вешалке болталась вылинявшая застиранная роба.

«Богомолов Эдуард Петрович, тридцать один год, статья аналогичная, изнасилование, повлекшее за собой смерть жертвы. Кто еще?» — Алексей, скривив рот, взял на прицел последнего худенького юношу, на вид которому было не больше двадцати пяти.

«Иващенко Петр Семенович, восемьдесят восьмой год рождения, статья сто первая часть вторая, убийство с особой жестокостью и каннибализм, а так же статья двести сорок четвертая — надругательство над телами умерших и местом из захоронения.»