Луи Буссенар - Монмартрская сирота
Не обладай Стальное Тело такой сверхъестественной силой, ему не удалось бы преодолеть сопротивление своей оригинальной пленницы, не прибегая к каким-нибудь не совсем корректным приемам.
Это была удивительно элегантная борьба, если судить по внешнему виду соперников.
Друзья Стального Тела не подозревали, что, сохраняя внешнее спокойствие и учтиво улыбаясь, он тратил при каждом шаге силу, которую можно было бы сравнить только с силой, затрачиваемой ломовой лошадью, и что каждое движение этой прелестной молодой женщины способно было сбить с ног любого обычного мужчину…
С ее губ ни на минуту не сходила какая-то странная улыбка, придававшая ей еще больше загадочности и прелести.
Трудно было сказать, зачем полуоткрылись эти алые губы: для страстного поцелуя или для укуса.
Она, казалось, была одушевлена двумя противоположными чувствами: восхищением перед этим сильным мужчиной и одновременно глубокой ненавистью к нему.
Эта женщина, привыкшая к подобострастной лести и рабскому повиновению, испытывала какое-то неизведанное наслаждение, какое-то удовлетворение, встретив человека более сильного, чем она сама, — прихоть ее авантюристической натуры, и в то же время не могла простить удара, нанесенного ее самолюбию.
Она равнодушно прошла мимо хрипевшего Джошуа и окинула высокомерным взглядом Черного Орла, как бы говоря: «Мне не страшен твой длинный и скальпировальный нож»
Но вот ее взгляд упал на Элизу и Колибри.
Спокойная и непоколебимая в самые опасные минуты, она при их виде не смогла сдержать себя и дала полную волю необузданному гневу.
— Чего вы, наконец, хотите, сударыня? — прервала ее Элиза негодующим голосом, — я совершенно вас не знаю, никогда вас не видела… Ни я, ни мои родители никогда не причиняли вам ни малейшего зла. Вы же нас третируете, как злейших врагов; угрожаете мне, грозите моим родителям…
Незнакомка презрительно пожала плечами:
— Эта девочка меня допрашивает! Я — пленница… Я не желаю отвечать. Будь я на свободе, то снизошла бы, пожалуй, к мольбе и, быть может, ответила бы.
Элиза побледнела и сжала в руке револьвер:
— Берегитесь, не доводите меня до крайности!
— Уж не убьете ли меня… и вы? Все говорят здесь об убийстве. К счастью, все ваши угрозы не выполняются. А если бы вы и убили меня… вот уж, что меня мало беспокоит… Я не боюсь ничего… и никого!
— Ты лжешь! — прервал ее чей-то решительный голос, слегка гортанного тембра.
Незнакомка оглянулась и увидела перед собой Колибри с ножом в руках.
— Гм!.. Дикарка вмешивается в разговор, точно настоящий человек!
— Да, ты лжешь, — ответила ей маленькая индианка, сохраняя хладнокровие. — Есть кое-что, чего ты боишься. Ты боишься потерять свою красоту!
— Дикарка, кажется, философ! — с иронией сказала амазонка, стараясь казаться спокойной, но в глубине души очень смущенная сильным и решительным видом Колибри. Она прекрасно знала, что женщины при столкновениях не знают ни жалости, ни пощады к себе подобным, и содрогалась при мысли, что ее могут подвергнуть одной из ужасных индейских операций, при которых уродуют жертву, не убивая.
— Не рисуйся и не насмехайся надо мной, — продолжала Колибри. — У меня очень злой характер… Ты взята в плен… Покорись судьбе и прикажи своим людям очистить нам путь или…
— Или?
— Или же я сделаю ножом надрезы на белой коже твоего лица и напущу в твои свежие раны тех ярких красок, которые так любят мои братья-индейцы… А когда ты будешь татуирована, я отпущу тебя в города, где твой вид, наверное, привлечет всеобщее внимание.
Молодая женщина, дрожа от злости, скривила губы и, наконец, сказала:
— Вы свободны. Можете удалиться. Я еще сведу с вами счеты…
— Но вы не откажетесь, конечно, проводить нас немножко, не правда ли, сударыня? — заметил слегка насмешливым тоном Стальное Тело, соблюдая, впрочем, как обычно, вежливость.
— Вы хотите удержать меня в качестве заложницы?
— Да.
— Вы злоупотребляете положением, в котором я нахожусь.
— Мы лишь следуем вашему примеру.
— Даю вам слово, что мы не будем препятствовать вашему отступлению.
— Если бы я был один, эта гарантия вполне бы меня удовлетворила.
— Вы сомневаетесь, значит, в моей честности?
— Нет, но я не очень доверяю вашим прохвостам, а еще меньше золотоискателям. Предпочтительнее нам отправиться вместе. Ваши всадники будут следовать за нами на расстоянии двух-трех километров, с тем чтобы держать золотоискателей на почтительном отдалении. Принимаете вы эти условия?
— Принимаю.
— Вот и прекрасно! Нам больше ничего и не нужно.
— А Жо? — воскликнула Элиза, ни на минуту не забывавшая про бедного калеку.
— Позвольте мне сначала обезопасить вас, а затем уже я берусь разыскать его любой ценой.
Ковбои и индейцы вывели из зала коней и стали собираться в путь, спешившись перед входом в таверну, на улице, где валялось в беспорядке множество трупов.
Прежде всего они занялись ранеными, которых двое из отрядов ковбоев усадили позади себя на крупах лошадей в ожидании, пока им можно будет сделать перевязку.
Элиза и Колибри тоже заняли свои места, первая на холке у Букин-Билли, а вторая на передке седла Жако Канадца.
Стальное Тело сказал что-то по-индейски Черному Орлу. Вождь команчей, молчаливый от природы, сделал жест в знак того, что он понял.
Затем, ни слова не говоря, он схватил амазонку с грубостью дикаря и посадил ее на шкуру пантеры, покрывавшую в виде седла хребет его мустанга; сделав это, он и сам вскочил на коня и уселся позади пленницы.
Втроем они замыкали шествие: справа был Стальное Тело с Элизой, слева — Канадец с Колибри, а между ними Черный Орел с амазонкой.
Последняя была мертвенно-бледна и не сводила с ковбоя зловещего взгляда.
Как только они двинулись в путь, золотоискатели с бранью и ревом бросились было за ними вдогонку, но всадники незнакомки загородили им дорогу, вынужденные на время стать союзниками ковбоев.
Особенно запальчиво рвался вперед Фрэд.
Он яростно ругал Стальное Тело, вызывал его на поединок, шумел, бесновался и вопил, точно внезапный отъезд Элизы причинил ему невыносимое страдание.
Этому грубияну, очевидно, понравилась прелестная девушка, которая промелькнула перед ним, как светлое видение, среди грома выстрелов и порохового дыма.
Да, этот полудикарь, видевший до сих пор в женщине лишь самку, был поражен в самое сердце.
Он сильно страдал, видя, что другой мужчина увозит Элизу. У него будто что-то оборвалось в груди.
