Старуха - Михаил Широкий
Он остановился между приятелями, удивлённо и даже немного насторожённо воззрившимися на него, взглянул попеременно на того и другого и, чуть помедлив, точно собираясь с мыслями, нетвёрдым, сипловатым голосом, едва разжимая губы, спросил:
– Вы были вчера у старухи?
Миша и Димон обменялись хмурыми взглядами и не издали ни звука, словно не отваживаясь признаться даже самим себе, не говоря уж о ком-то постороннем, в том, где они были и что случилось с ними накануне вечером.
Но Руслан не дал им возможности отмолчаться. Он вперил в них ещё более пристальный, требовательный взор и, повысив голос, повторил свой вопрос:
– Ну чего заглохли-то? Я спрашиваю: вы были вчера у Доброй?
Димон, уже совершенно автоматически продолжая водить тряпкой по велосипеду, искоса глянул на товарища и буркнул:
– Да с чего ты взял, что мы были у неё? Что нам там делать?
Руслан сделал порывистый, раздражённый жест.
– Не надо, Димон! Я отлично знаю, что вы там были. Вы сломя голову неслись со второго этажа. Чуть дверь мне не разнесли… И вы были до смерти напуганы чем-то… Значит, вы были у неё. Где ж ещё?
Димон, поняв, что приятель не отстанет от них, пока не услышит внятного и правдивого ответа, оторвался наконец от велосипеда, выпрямился и, немного стороной глядя на Руслана, вполголоса промолвил:
– Ну, допустим, были. А в чём дело-то?
Руслан тряхнул головой и немедленно, надтреснутым, чуть подрагивающим голосом, задал следующий, очевидно гораздо более занимавший его вопрос:
– И что там было? Что вы видели?
Димон вновь переглянулся с Мишей и опять замялся, теребя в руке тряпку, которой он только что чистил «железного коня», и рыская кругом беглым, беспокойным взглядом.
Однако Руслан был настроен решительно и, по всей видимости, не намерен был уйти отсюда, не добившись от друзей ответов на свои вопросы. А вернее, на один, главный вопрос, волновавший его больше всего. Он приблизился к Димону и, глядя в упор в его бегавшие туда-сюда глаза, с расстановкой, подчёркивая каждое слово, произнёс:
– Что вы там видели?
Димон, припёртый, в прямом смысле слова, к стене, уразумев, что ему не отвертеться и хоть что-то взбудораженному, явно бывшему не в себе товарищу придётся-таки сказать, заглянул в остановившиеся, блестевшие лихорадочным блеском глаза Руслана, в напряжённом ожидании уставившиеся на него, и медленно и глухо, с усилием отцеживая слова, проговорил:
– Видели такое… что не дай бог никому больше увидеть.
Руслан схватил его за руку, крепко стиснул её и, резко возвысив голос, воскликнул:
– Что?!.. Что именно?
Димон, поморщившись, освободил свой локоть от вцепившихся в него пальцев приятеля и, снова взглянув в его круглые, немигающие глаза, после короткой паузы проронил:
– Её!
Лицо Руслана дрогнуло и болезненно исказилось. На нём явственно выразились разочарование и досада. Он словно бы до конца не терял надежды, что ответ друга будет иной. Или, по крайней мере, менее определённый, оставляющий маленькую лазейку для сомнений и догадок. Лазейку, которую при желании можно было сделать пошире, попытавшись убедить себя, что увиденное минувшим вечером – это не более чем игра расстроенного воображения, обман чувств, фантом.
Димон одним своим словом отнял у него эту надежду. И без того, впрочем, слабую, чуть брезжившую. Теперь же она окончательно исчезла, померкла и растаяла, как бледный, умирающий отсвет заходящего солнца, растворяющийся и тонущий в сгущающихся сумерках. Теперь он не мог утешаться обманчивой мыслью, что ему привиделось, померещилось, что ничего на самом деле не было. Как оказалось, было. Ещё как было. Привидеться может одному, даже двоим. Но чтоб сразу троим, да к тому же в разное время и в разных местах, – это уже чересчур. Так не бывает. И не стоит заблуждаться на этот счёт и тешить себя иллюзиями…
– А сам-то ты что видел? – прервал его сумбурные думы голос Димона.
Руслан чуть встрепенулся и вскинул на товарища растерянно-вопрошающий взор.
– Ведь ты, насколько я понял, тоже что-то видел, – со значением примолвил Димон, обратив на Руслана заинтересованный взгляд.
Тот, мгновение помедлив, с рассеянным и самоуглублённым видом кивнул. Затем на его лице появилось слабое подобие улыбки, а на бескровных, почти восковых щеках затеплился едва уловимый румянец. Он вновь поочерёдно посмотрел на Димона и Мишу, дёрнул плечами и надломленным, замирающим голосом прошептал:
– Такое, что не дай бог никому увидеть…
И продолжая, уже неразборчиво, бормотать что-то, он повернулся к друзьям спиной и, не прощаясь, побрёл обратно к подъезду, едва волоча ноги и уныло повесив голову. Чуть отойдя, остановился и, полуобернувшись, неприветливым, почти враждебным тоном отчеканил:
– Это вы привели её за собой, чёрт бы вас побрал!
И двинулся дальше, не переставая брюзгливо бубнить себе под нос:
– Какого хрена вы вообще туда попёрлись?.. Не сидится вам на месте, мать вашу…
Его сердитое бурчанье, постепенно замирая, слышалось до тех пор, пока он не зашёл в подъезд и не пропал из поля зрения глядевших ему вслед приятелей.
Димон, словно только и ждал этого момента, швырнул свою тряпку наземь и вполголоса выругался.
– Отлично! Вот и поговорили.
Миша, не произнёсший за всё время, пока рядом был Руслан, ни слова, наконец высказался. Мотнув головой вслед ушедшему товарищу, заметил:
– А ведь он прав.
Димон покосился на друга.
– В чём это он прав?
– Зря мы пошли туда, – проговорил Миша, переводя невесёлый взгляд на старухины окна. – Это была дурацкая идея… Зашли бы проведать Руслана – и домой. А нас понесла нелёгкая в эту чёртову халупу…
Димон набычился.
– Тебя на верёвке никто не тащил.
Но Миша, точно не услышав, спокойно, с невозмутимым видом продолжал:
– Я как чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Будто удерживало что-то до самой последней минуты.
Димон скользнул по собеседнику критическим взглядом.
– Ишь ты чувствительный какой! Прям ясновидящий… Может быть, ты предвидел заодно, с чем мы там столкнёмся?
– Нет. Этого я, разумеется, не мог предвидеть, – по-прежнему ровным, бесстрастным тоном ответил Миша. – Потому что предположить… – он споткнулся, подбирая нужное слово, – такое… не мог бы никто… Это просто жесть! Это… это… в голове не укладывается, – не в силах ничего больше сказать, он лишь округлил глаза и развёл руками.
На это
