Александр Петряков - Колобок
— Да, конечно, это моя давняя клиентка.
— Клиентка? А чем вы, собственно, занимаетесь?
— Я портниха, точнее, дизайнер женской одежды.
— Ага, понятно. И когда вы в последний раз с ней встречались?
— Не помню точно. Думаю, недели уже как три. А что с ней не так?
— Да пропала ваша клиентка. Ищем. У вас нет на это счет соображений?
— Какие еще соображения? Я людей не похищаю.
— Конечно, но, может быть, у нее есть подруги среди ваших клиентов?
— Может, и есть. Во всяком случае, я знаю, по чьей рекомендации она ко мне попала. Могу дать номер телефона. Пишите: Маргарита Михайловна Бристоль, — и, взяв в руки элегантную, с тиснеными на коже розами, записную книгу, назвала цифры. — Больше, к сожалению, ничем не могу помочь.
— Спасибо.
Надежда Ивановна поднялась с удобного стула и направилась к выходу.
17
На другой день поутру Игорь Андреевич Макаров пил чай с ватрушкой у себя в кабинете и размышлял о своей жизни. Ведь отчего, думал он, меня угораздило выбрать эту профессию? В детстве любил рисовать, хотел стать художником, но отец не позволил. Сказал, что это все глупости, не мужское, дескать, занятие. Сам он был офицером, служил в артиллерии, и очень гордился своим высоким званием полковника. Так что направил сына по своим стопам. Но в армии Игорь Андреевич не остался. Решил было после срочной службы выбрать гражданскую профессию, но приятель сманил его романтикой сыска. Поначалу интересно было, увлекательно. Но теперь майор с горечью осознавал, что роется в отбросах общества, месит гниль и плесень, пытаясь там найти зерна истины. Что есть истина? Вечный вопрос! Для Макарова в его профессии было много, как говорится, моментов истины. Найти и доказать, что тот или иной убил, ограбил, смошенничал и так далее… И что же? Находил и доказывал, но разве общество от этого хоть чуточку менялось? Отнюдь! Хоть в тюрьмах нынче и яблоку негде упасть. Ладно, прочь досужие мысли.
Итак, в деле Павлодаева пока все в потемках. Хоть и ясно, кто преступник. Секретаршу в Любани не нашли, портниха ничего не знает, а без этой ниточки дальше не продвинуться. И главное — не известна судьба Юры. Теперь он вроде бы преступникам не нужен — до павлодаевских денег лопоухий не добрался. Им теперь остается или его физически устранить или, запугав, отпустить. Посмотрим. Времени прошло еще очень мало.
Он открыл папку с этим делом и стал читать протокол беседы Гуляевой с Маргаритой Михайловной Бристоль, которая начисто отрицала свое знакомство с секретаршей Светланой. Но эта самая Бристоль проходила по делу того самого бегуна Древяскина, как потерпевшая. На суде, впрочем, она преступника не признала. Спрашивается: почему? Вряд ли тут мог быть подкуп. Она женщина весьма состоятельная. Точнее, ее муж. Стало быть, не признать преступника ее побудили иные причины. Вот именно — иные. Тут майора как бы осенило. Ведь что получается: Древяскин насиловал и грабил женщин, но они не очень-то на это жалуются. Взять хотя бы Наталью Сергеевну. Или секретаршу, которая отказалась даже написать заявление. Ну, с ней-то более или менее ясно. Похоже, она сообщница.
Он стал просматривать дело дальше, и, читая протокол беседы в Любани, был очень удивлен тем, что мать секретарши, экстрасенс, или кто она там на самом деле, утверждала, что жена Павлодаева была у нее с целью приворожить мужа, отлепить от любовницы-секретарши. Но тут загвоздка была в том, что любовницей-то была ее дочка. Мать теперь в нервном расстройстве. Убеждена, что сама навела порчу на родную дочь, и ее исчезновение связывает со своей ворожбой. Очень все это любопытно. Сейчас необходимо найти секретаршу. Только она, как был убежден майор, сможет вывести на след преступника. И в то же время он понимал, что ее так же сложно теперь отыскать, как и ловкого скорохода.
Такого же мнения придерживалась и Ирина Романовна, которую дело соседки интриговало чрезвычайно. Тут, если иметь в виду сердечную рану, интерес был мстительный. Ох, как хотелось теперь, чтобы красивая и лакомая соседка вляпалась и не отмылась. Конечно, догадывалась, что Наташа якшается с почтальоном не только из чувственных, но и корыстных интересов, но найти ниточку долго не могла. И в какой-то момент ее осенило: так ведь у соседки был прямой интерес убрать с дороги своего жизненного успеха притершуюся к мужу секретаршу. Так что визит почтальона в офис мужа вполне объясним. Месть совершается. Соперница обесчещена, бумаги похищены, подозрение направлено на нее. И та исчезает. Наверняка эту операцию быстроногий провернул ради красивой Наташи. Смущает, правда, в этой версии то обстоятельство, что почтальон делился красотой Наташи с неизвестным молодым человеком. Фу! Конечно, если он и помог соседке, то наверняка не за красивые глаза, а за деньги.
Так что свои подозрения Ирина Романовна несомненной истиной не считала и делиться ими со следствием не намеревалась. Ей захотелось самой распутать этот клубок. Прежде всего, надо бы увидеть Наташу и с умением опытного следователя порасспросить о пропавшей ее сопернице. Она натянула на себя джинсы, посмотрела в зеркало, где отразилось ее мужеподобное лицо с рытвинками от прыщей. Как они ей досаждали в юности! Она их и выдавливала вместе с кровью и чем только не мазала, и все же они, как грибы после дождя, выпрыгивали и выпрыгивали. Может, от того, что безжалостно с ними расправлялась, и остались теперь следы, как от оспы.
Было около шести вечера, когда Ирина Романовна позвонила в дверь соседки. Та открыла буквально через пол-минуты. Она стояла в прихожей и подкрашивала перед зеркалом глаза.
— Извини, Ира, убегаю. Ничего срочного?
— Да конечно ничего. Просто поболтать захотелось, узнать, как дела, все ли с мужем уладилось?
— С этими мужиками никогда ничего не уладишь. Вечные проблемы. Давай завтра, а? Убегаю.
И стала надевать босоножки. Они вместе вышли из квартиры, и Наташа скользнула в лифт. Ирина Романовна подумала: куда это она? И решила проследить. Она всегда ставила машину за домом, впритык к стене, куда можно было попасть через черный вход. А соседка ставила свой элегантный, брусничного цвета, «форд» прямо у парадного подъезда, отчего у нее бывали по этому поводу конфликты с дворником. Но это раньше. Теперь у парадного метет бессловесная узбечка. И не метлой, а кухонным веничком.
Ирина Романовна знала по опыту, что такие дамочки, как ее соседка Наташа, никогда никаких подозрений по поводу слежки не имеют, и в зеркало заднего вида с этими целями не смотрят. У них обычно в голове другое. Поэтому она без особого труда пристроилась ей в хвост, соблюдая, впрочем, нужную дистанцию — их разделяли в толпе автомобилей две иномарки. Правда, на городских улицах это не совсем удобно — преследуемая могла в любой момент свернуть в какой-нибудь переулок или проходной двор — и тогда ищи ее свищи. Ехали, впрочем, недолго. С Большого проспекта Наташа свернула на 13-ю линию и затормозила у неказистого, с голым фасадом, трехэтажного дома. Перед ним — защищенный низким синим заборчиком садик, где чахлые кустики сирени с серыми от пыли листьями казались декорацией на сцене провинциального театра. Наташа выпрыгнула из машины (она была девушкой порывистой) и резво двинулась к дому, обошла его и скрылась. Ирина Романовна не смогла проследить, в какую дверь вошла соседка, потому что по фасаду входа не было. А когда Ирина Романовна вышла из своей машины и обошла дом, то увидела, что парадных было три, все с домофонами, и без табличек с номерами квартир. Между задней стеной дома и высоким забором из кирпича было метра три. Оставалось только ждать, из какой двери выйдет Наташа, и затем уж выяснять в какую квартиру она наведалась. Но ждать здесь, не привлекая внимания, не возможно, — из любого окна ее мог увидеть каждый, кто выглянет. Так что пришлось ретироваться в садик, где судья села на серую скамью, где ножиками были вырезаны тексты типа «Ира + Толик = любовь». Впрочем, долго тут рассиживать тоже не годилось — в любую минуту могла выскочить из-за угла соседка, и трудно будет ей объяснить, каким ветром сюда ее сюда занесло. Да и окна квартир выходили и на садик тоже. Так что судья ушла к своему автомобилю.
