Андрей Ильин - Дойти до горизонта
Войцева на всякий случай выставила впереди себя руки, чтобы я ненароком не взгромоздился мокрым на спальники.
— А Васеньев утоп? — не очень расстраиваясь, спросил Салифанов.
Минут через десять я уже был сух и на совершенно законном основании смог взобраться на общее ложе. Растолкал локтями не в меру развалившихся Сергея и Татьяну, отвоевал себе «место под солнцем», точнее, местечко без солнца, что в нашем случае много важнее. Очки от попавшей на них морской соли покрылись непроницаемо белым налетом осевших солей. Я вытер их изнаночной стороной тельняшки. Прозрачней они не стали. Потер стекла о спальник, на котором лежал. Результат тот же, то есть — никакой. Все, что было на плоту, пропиталось морскими испарениями. И одежда, и одеяла, и рюкзаки, и еда были одинаково волглыми. Я перебирал, ворошил запасное белье, натыкался либо на влагу, либо на пленку солей.
— Да есть здесь хоть клочок сухой тряпки?! — вслух возмутился я, заскреб ногтями по линзам очков, сдирая соль. Надел. Видно стало лучше, но мешало бесконечное количество белых точек. Вновь окунул очки в воду. На пару минут зрение восстановилось. Но скоро от центра к оправе поползла молочная пелена, загустела, схватилась, как хороший цемент. Просто проклятие какое-то!
Можно было бы, конечно, промыть очки в пресной воде, но те несколько граммов, которые уйдут на это, мне никто не выделит, как бы я этого ни просил. И правильно сделают! Расходовать воду, которой у нас осталось не так много, на избавление от досадных мелочей быта было бы преступно.
— Монахова, дай бинт, — мало веря в успех, попросил я. При помощи свежевскрытого стерильного бинта от соли можно было очень быстро избавиться, в этом я однажды смог убедиться.
Но с любым предметом из аварийной аптечки Монахова расставалась, как нищий с последней полушкой.
— М-м-м, — замычала Наташа.
— Значит, можно? — в выгодную для себя сторону воспринял я столь невразумительный ответ, пододвинул чемоданчик с намалеванным на крышке красным крестом.
— М-м-м! — повторила Монахова и повернула, оторвав от спальника лицо, перекошенное мученической гримасой. Подробнее рассмотреть его я, к счастью, без очков не мог. Но общий смысл уловил. Монахова вытянула правую руку, слепо зашарила вокруг, наткнулась на аптечку, цепко ухватилась за ручку, притянула к себе. Внутри что-то захрустело. Со стоном Наташа наползла на чемодан сверху, телом перекрыв мне путь к бинтам. Она ничего даже не объяснила, но этого и не требовалось! Пришлось вставать, тянуться на цыпочках как можно выше по парусу, искать на нем более-менее сухое местечко, тереть о парусину свои злополучные стекляшки. Когда закончил свое занятие, впору было вновь лезть в воду, нагрелся, как каравай в печи.
Ох, жара! Хоть бы пот выделялся. Ветерок бы обдувал, холодил кожу. Насколько легче! Раньше, помню, удивлялся, зачем на жаре туркмены или таджики чай дуют, и не просто, а ведрами! С ума сойти! На градуснике за сорок, а они в ватный халат влезут, в котором запросто зиму можно в тундре пересидеть, он ведь больше телогрейку напоминает, в руки пиалу литра на полтора с чаем горячим, даже кипящим. Чтобы на языке пузыриться продолжал. Теперь, когда побывал в этих местах, сообразил. В чае — спасение! Клин клином выбивают, жару — жарой! Пьешь-потеешь, потеешь — охлаждаешься. Раньше пота стеснялся. Рубаха под мышками мокрая, дух крепенький, не всяким одеколоном забить можно. Неудобно, особенно на людях. И избавиться невозможно. Сильно я расстраивался, что плохо устроен человек. Честно признаю — ошибался.
Мечта сбылась — пота нет, но и радости тоже нет. Наверное, выполненное желание в радость только тогда, когда пришло вовремя. Снова улегся, от скуки стал смотреть в небо. Сегодня даже оно было предательски теплым А если подняться на пару сотен километров, там минус 273°. Это даже хуже, чем плюс пятьдесят
Итак — аутотренинг.
Я напрягся, пытаясь представить такой невозможный холод, но легче не стало. Облизал губы — поскреб туда-сюда деревянным мелкошершавым языком по потрескавшимся губам. Рад бы заплакать от жалости к самому себе — не могу, слезы давно пересохли, испарились и, мне кажется, оставили на глазах, как морская вода на очках, соль. Потому их постоянно режет, будто песка пригоршню сыпанули.
За гротом заворочался Валера, высунулся из-за мачты. «Худой-то какой стал, — вдруг заметил я. — Кошмар! Я наверняка не лучше. И это за несколько дней! Высушило солнце нас как карасей. Скоро можно будет о край стола стучать и с пивом хрумкать».
— Мужики, а тепловой удар — это как? — спросил неуверенно Валера.
— Головная боль, тошнота, рвота… — начал припоминать я.
— Частое задавание глупых вопросов, — вставил Сергей.
— Учащение пульса и дыхания, — завершил я перечисление.
Валера приложил указательный палец к запястью левой руки.
Шевеля губами, начал сосредоточенно считать.
— Почти сто пятьдесят, — удивился он.
Это было уже серьезно. Тепляк нам допускать было никак нельзя — отпаивать пострадавшего нечем.
— Валера, ныряй! — потребовал я. Валера состроил кислую физиономию. Купание его не привлекало.
— Татьяна подстрахуй, — подтолкнул я Войцеву. Татьяна проползла под гиком, потянула Валеру к воде. Тот слабо упирался, но шел. На всякий случай я проконтролировал свое состояние. Дыхание как у спринтера в конце дистанции. Пульс на руке вообще не прощупывается. Такое ощущение, что сердце не может протянуть через клапаны загустевшую, студенистообразную кровь, и она застыла, упершись в шершавые стенки аорт Пальцами правой руки я нащупал сонную артерию. Там кровь еще шевелилась, частыми, но очень слабыми толчками протискивалась к голове.
— Не меньше ста двадцати ударов, — определил я. Взглянул на воду, на безвольно плывущее по поверхности разомлевшее васеньевское тело. Дотянулся до воды, плеснул на лицо, смочил волосы. Тяжко! А до вечера еще о-о-х сколько. Неожиданно вспомнил Аральск. На второй или третий день пошли мы с Васеньевым в город искать битум, чтобы обмазать шверцы — защитить фанеру от воды. Пока от берега до города дотащились, сварились на солнце. Еле ноги передвигали. Забрели случайно на пакгауз. А там размораживали рефрижератор. Крепенькие мужички скалывали лед, сбрасывали его здоровенными кусками на землю. Так верите — нет, мы с полчаса с того места сойти не могли. Ледышки к голове прикладывали — отходили. Аж стонали от удовольствия. На обратном пути не удержались, в ведерко набросали и пока шли — нет-нет да присаживались на него. Глупо, конечно, со стороны выглядело, но жизнь облегчало.
Из воды, шумно отфыркиваясь, вылез Валера. На четвереньках, не обращая внимания на стекающие с одежды и волос струи воды, он пополз к мачте. Салифанов молча загнул угол одеяла, спасая его от намокания.
