Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Верблюд с полуслова уловил мысль хозяина и медленно развернулся. Посмотрел, гордо подняв голову, на Шынгыса и вразвалку, не спеша пошел обратно.
– Это ихний баскарма! – крикнул мне Шынгыс и заткнул плетку за цветастый пояс халата. – Нашялник на этот табун. Подумал, что ты ;ас;ыр. Волк – по-вашему. Иди, ;оры;па! Это… как… А! Иди, не бойся теперь! Я ему сказал, что ты джигит хороший!
И тогда я почти без страха, но с большим уважением стал бочком подбираться к этим необыкновенным созданиям. Они ходили, постоянно склоняясь к кустикам травы, похожим на прозрачные мячи, и никакого внимания на меня не обращали. Подошел к крайним верблюдам. Один из них, поменьше, имел на спине даже не горб, а что-то похожее на большую кочку. И волос на нем было поменьше, чем у соседа. Второй «корабль пустыни», коричневый, волосатый, с двумя свисающими в разные стороны горбами, которые заросли густой нечесаной шерстью, имел довольно толстые ноги и круглые бока, но морда его, раскачивающаяся вместе с жующими губами вверх-вниз-влево-вправо, не выражала ни радости от еды, ни усталости от однообразной жизни. Я подошел сначала к тому, что поменьше и аккуратно тронул его за шею. Верблюд повернул голову, внимательно посмотрел на меня и наклонился прямо к моему лицу. Он втянул носом воздух, фыркнул и уткнулся носом мне в лицо. Мягкий, но шершавый влажный нос прошелся сначала вверх, потом вниз по лицу моему нежно и миролюбиво. Но меня всё же качнуло два раза так, что устоял я на месте не без напряга. Он оторвался от моего лица, но смотрел на меня в упор спокойно и с интересом. Глаза у него были тоже влажные и грустные. Я осторожно поднял руку и стал гладить его по морде сверху вниз. Погладил и нос, после чего он ещё раз фыркнул и поднял верхнюю губу. Наверное для того, чтобы я оценил его большие, крепкие желтые зубы. После этого смелость всколыхнулась во мне как камыш от сильного ветра и я прильнул щекой к его морде. Верблюд дышал легко и тихо. Он не отодвинулся от меня, а, показалось, наверное, тоже прижался к моей щеке. Я чувствовал всё его огромное тело, легкую дрожь его, тепло короткой шерсти на шее и даже то, что он медленно машет хвостом. Мы стояли так минут пять и мне было хорошо и уютно, тепло и радостно. В меня перетекала, чувствовал я, нерастраченная сила его, уверенность и спокойствие, которые сам верблюд каждый день забирает себе понемногу из бесконечной могучей степи, из суховея-ветра и густого знойного воздуха. Потом я поцеловал его в шершавый нос, похлопал по жилистой шее, попрощался и пошел к двугорбому шерстяному гиганту. По пути сорвал тот самый шар из колючей травы, который им так нравился, протянул руку и поднес кустик к его губам.
Эта громадина сделала маленький шаг назад и уставилась на меня, не моргая.
– Вот. Это тебе, – я сделал шаг и приставил траву прямо к его губам. Огромный, коричневый, свирепый на вид верблюд выпятил трубочкой обе губы и верхней осторожно забрал из рук траву. Он жевал и глядел на меня, а я готов был скакать от счастья. Потому, что подружился с таким прекрасным, милым и сильным животным. Если взял из рук корм, значит, объяснил мне, что мы теперь друзья и бояться его – глупое занятие. Потом я обошел его вокруг, похлопывая по бокам, попробовал зацепиться двумя руками за шерсть выше живота и подтянуться, чтобы потом перехватить шерсть повыше и так забраться на спину, а там сесть между горбами. Но этот трюк верблюд не понял. Он шатнулся в сторону и стряхнул меня на землю. Упал я мягко, не больно, а потому сразу поднялся и стал гладить его по шее, потом по голове, когда он нагнулся и повернул морду ко мне. Я гладил его долго, обнимал и целовал в нос, щекотал его за ухом и говорил всякие приятные слова. Если бы их кто-то говорил мне, то я мог стать окончательно добрым, послушным и никогда не прекращал бы учиться в школе на одни пятерки.
– Эй, шкет!– угробил моё счастливое состояние души и тела громкий как гудок паровоза голос дяди Васи. – Или пасись со всеми тут до поздней осени, или поехали на ночёвку. А то там, на месте, нас наши ребята ждут. Давай, бегом!
Я ещё раз погладил обоих моих друзей, оглядел, насколько смог увидеть, стадо и побежал обратно. Душа пела. Сердце радовалось. Я уже представлял на бегу, как расскажу про удовольствие от встречи с « кораблями пустыни» лучшим городским дружбанам Вовке и Витьке.
Шынгыс и дядя Вася сидели на траве и докуривали по последней. Они были веселыми. О чем-то смешном, видно, трепались. Может, и не обо мне.
– А как Вы, дядя Шынгыс, плеткой щелкаете, что аж воздух звенит? – я осторожно потрогал рукоятку у него за поясом. Потом спросил строго. По-моему. – И вообще, она Вам зачем нужна, чтобы верблюдов бить?
– Зачем бить, джигит?! – Шынгыс поднялся, достал плетку. Взмахнул, щелкнул. – Это сигналить чтобы. Верблюды, они же как балалар, ну, как дети, значит. Нехорошо бить. Вот она называется по-нашему «камча».
Коня ей потихоньку задену, чтоб пошел бегом быстро. И траву ей кошу.
Шынгыс и дядя Вася в голос захохотали.
– А как это? – я даже присел. Ничего себе – плеткой траву косить!
– Ну как, как… Вот так.
Шынгыс отошел, откинул плетеный конец камчи за спину и сделал быстрое, неуловимое почти движение. Просвистело жало плетки в сантиметре над землей и вернулось под ноги хозяину.
– Алга! – крикнул Шынгыс и махнул мне рукой, – Бегом, кішкентай ат;ыш!
– Маленький джигит – Перевел дядя Вася.
Я побежал следом, догнал его и остановились мы там, куда он метал жало камчи. Твердая верблюжья трава площадью примерно три на три метра лежала на земле как бритвой срезанная.
– Косим так. Верблюд зима кушать будет на стойле.
– Ни фига себе! Это ж сколько надо нарезать камчами на такую ораву! – Я очень удивился, но поверил. Чего пастуху врать? – А можно попробовать?
– Держи. Хвост брось за спина. Потом кидай быстро.
Я сделал всё как видел в исполнении Шынгыса. Плеть камчи жалко промяукала что-то невнятное, долетела до травы и там застряла.
– На тот год приедем и Шынгыс тебя научит, – дядя Вася подбрасывал на ладони ключ от машины. – Пойдет?
– Айналайын, – ласково подтвердил Шынгыс.
– Пойдет! – я крепко пожал пастуху руку, он проводил нас до машины. И мы поехали. Я радостный и счастливый. А дядя мой уставший и полусонный. Поехали
