Эмилио Сальгари - Страна чудес
— Хочешь, я тебя понесу, друг мой? — спросил Диего.
— Нет, ноги-то у меня еще крепки, старина, — ответил Кардосо. Они возвратились по пройденному пути к драю, где доктор поторопился обмыть руку, перевязал ее и велел Кардосо лечь спать.
— Завтра тебе будет гораздо лучше, друг мой, а дня через два ты снова будешь в состоянии владеть своим ружьем, — сказал доктор раненому. — Ну, спи же спокойно и не тревожься.
Они съели приготовленный Ниро Варанга и колдуном ужин, и затем оба парагвайца присоединились к Кардосо, а австралийцы улеглись под драй.
Ночь прошла спокойно, но никто не спал. Над бесплодной пустыней царил удушливый жар; казалось, что из самой почвы исходило знойное дыхание, а воздух был так жгуч, что трудно было дышать. Впрочем, к заре почва немного охладилась, и путники насладились несколькими часами сна.
В семь часов утра они снова двинулись в путь под предводительством колдуна, тащившего за собой своего страуса; они все еще направлялись к горам Смита, простирающимся в форме арки впереди цепи Баготских гор. Караван вновь перешел через Стивенсон, омывающий южные склоны обеих цепей, причем с правой стороны он принимает в себя приток Росс, а с левой — Линдсей. Перейдя поток, наши путешественники повернули к востоку.
Баготские горы были прекрасно видны. Они представляли собой ряд не особенно высоких бесплодных гор, рисовавшихся в воздухе капризными зубчатыми изгибами. Тем не менее в некоторых горных проходах виднелись темные пятна, указывавшие на то, что там есть леса.
Путники шли уже часа два под знойными лучами солнца, когда из-за куста внезапно показался другой австралиец, он был еще страшнее и безобразнее, нежели колдун; все его тело было раскрашено желтым, черным, белым и голубым цветами, вооружение состояло из неизменного каменного топора, с которым австралиец никогда не расстается, и из бумеранга.
Без всякого недоверия пошел он навстречу драю и с силой потерся кончиком своего носа о кончик носа колдуна. Затем таким же образом поздоровался с доктором, с Кардосо и даже с Диего, несмотря на довольно энергичный протест со стороны последнего.
— Это мой соотечественник, — сказал колдун доктору. — Он пришел мне навстречу, чтобы сообщить, что жених и невеста ждут меня.
— Бедный мой нос! — воскликнул Диего. — Спрашивается, что с ним станется, если с нами начнет здороваться все племя?! Если бы я был на вашем месте, сеньор доктор, то повернул бы в сторону вместо того, чтобы идти за этими двумя обезьянами.
— Мне необходимо расспросить дикарей, Диего, — сказал доктор.
— Быть может, они могут дать мне драгоценные сведения о сеньоре Эррере.
— Ведь этак наши носы превратятся в тыквы!
— Они не умеют иначе здороваться.
— Но разве все дикари здороваются таким образом?
— Нет, старина, это в обычае у австралийцев, у многих островитян Тихого океана и, что очень странно, также у некоторых племен Северной Америки.
— О, да это заслуживает исследования! — воскликнул Кардосо.
— Неужели было время, когда североамериканские индейцы имели сношения с полинезийцами и с австралийцами?
— Я не сумею тебе на это ответить, Кардосо, но, по моему мнению, можно предположить, что некогда полинезийцы, вообще очень хорошие моряки, каким-то образом добрались до берегов Берингова моря, или же индейцы оставили свой материк и заселили острова Тихого океана.
— Но обе расы совершенно различны, сеньор доктор.
— Это правда, но климат, различие в природных условиях, быть может, смешение с другими расами малайского происхождения, а также и иные неизвестные нам причины могли значительно изменить их.
— А их способ раскланиваться один и тот же? — спросил Диего.
— Да, Диего, — ответил доктор. — Я не могу не признать странным обычая тереть кончик своего носа о чужой нос, но у других народов существуют обычаи еще гораздо более странные, например, индусы берут при встрече друг друга за бороду и тянут ее; японцы снимают с ноги туфлю; островитяне острова Тонга и островов Товарищества прикладываются друг к другу носом ко лбу, другие островитяне дуют потихоньку один другому в ухо и ласково поглаживают друг другу животы.
— Вот сумасшедшие-то! — воскликнул Диего, покатываясь со смеху.
— Жители острова Сан-Лоренсо, находящегося в Великом океане, желая поздороваться с какой-нибудь важной особой, плюют себе на ладонь и вытирают ею лицо приветствуемого.
— Ну, я бы хотел быть подальше от такой вежливости!
— Жители Филиппинских островов берут руку или ногу того, кого хотят приветствовать, и трут ею себя по лицу; африканцы же берут друг друга за большой палец руки или за все пальцы и заставляют их щелкнуть; жители Огненной Земли, приветствуя друг друга, ложатся на живот, а жители острова Сокотра, находящегося в Аравийском заливе, целуют друг другу плечи; китайцы грациозно помахивают руками, держа их сжатыми у груди и шепча при этом: изин! изин! — или же опускаются на колени, или кланяются три раза до земли; индейцы, живущие в Луизиане, приветствуют своих вождей пронзительным воем; европейцы, снимая при встрече шляпы, открывают голову, а жители Востока, напротив, закрывают ее.
— Знаете ли что, сеньор доктор?..
Речь Диего была прервана какими-то дьявольскими завываниями, испускаемыми пятьюдесятью или шестьюдесятью глотками.
— Кооо-мооо-хооо-э-э-э!
— Что такое случилось? — спросил старый моряк, вскочив на ноги и хватаясь за ружье.
— Это соотечественники колдуна, — ответил доктор.
X. Кулак старого моряка
Пятьдесят или шестьдесят дикарей, совершенно нагих, но вымазанных жиром, раскрашенных и вооруженных каменными топорами, дротиками, снабженными перьями какатоэс, и бумерангами, выскочили из-за нагромождений скал с проворством, присущим лишь четвероруким, и окружили драй, издавая при этом нестройные крики, казалось, исходившие из глоток целой стаи разозленных попугаев. Впереди них гордо красовался их вождь, потряхивая хвостами диких собак, висевшими на его поясе, сделанном из кожи поссума и служившем ему единственной, но зато очень скромной одеждой, если только это можно было назвать одеждой, и размахивая в воздухе своей sagaia, чем-то вроде очень короткого копья, с острием, сделанным из кости.
Все дикари были выше среднего роста, сухие как палки, быть может, вследствие долгих голодовок, с очень худыми конечностями, с выпирающими животами, с головами, покрытыми черными волосами, с громадными ртами, толстыми, как у негров, губами, с чертами лица, сильно напоминавшими обезьян, и с бледным цветом кожи. Вокруг этих «воющих попугаев», как назвал их Диего, весь воздух был заражен отвратительным запахом протухшего жира, аммиака и дичины.
