Тринадцатый ученик Дьявола (СИ) - "Violetblackish"

— Видишь? — прошептал тот.

Йохан присмотрелся, но ничего особенного не увидел. Обычная зеленая поляна, пара серых камней, покореженная временем сосна и трухлявый пень на краю лужайки, ближе к кромке леса. Йохан открыл было рот, чтобы сказать, что ничего не видит, как вдруг за пнем что-то ожило и завозилось.

— Вижу! — завопил Йохан, и тут же сам себе зажал рот и, пытаясь унять скакнувшее во весь опор сердце, прошипел сквозь пальцы: — Вижу-у-у… А кто это?

Существо, усердно чистящее усы в теньке у старого пня, выглядело как жирный серый кроль, вот только его лобастую основательную голову венчали крепкие ветвистые рога. Йохан присмотрелся повнимательнее и понял, что у пня копошится целый выводок этих странных рогатых зайцев.

— Точно видишь? — нахмурился Юрган. Теперь он смотрел не на противоположный берег, а на Йохана. Смотрел и хмурился, словно был не рад, что тот разглядел странный выводок.

— А что? — ответил вопросом на вопрос Йохан.

— Это вольпертингеры, — вздохнул Юрган. — Люди их обычно не видят.

— Но почему? — Йохан хотел почесать нос и только тут вспомнил про кусок пирога, завернутый матерью в тряпицу. Протянул другу угощение и уселся прямо на траву, сбрасывая грубые башмаки и опуская ноги прямо в холодную быструю воду.

— Потому что их видят только те, кто хочет видеть. Сквадеров, лисунов, подлянок видят многие. Но вольпертингеров не видит почти никто. Боятся…

Йохан не стал спрашивать, отчего боятся. И так все было ясно. Чудес в Уне не любили, а точнее, боялись. Юрган знал об этом лучше других и вздрагивал от страха при каждом резком звуке. Сжимался и виновато улыбался, становился меньше в размере. Даром что ровесники с Йоханом, а выглядел лет на двенадцать, не старше. Но только внешне. Знал и умел Юрган не в пример больше. Жаль только, показывал неохотно.

— Значит, во мне все-таки есть магическое? — с надеждой подался вперед Йохан.

— Нет, Йохан, — улыбнулся Юрган и вцепился зубами в пирог. — Твои родители простые люди. Но я не стал бы так беспокоиться на твоем месте. Ничего хорошего тебе это не принесет. Уж поверь мне.

— «Он» называет мать ведьмой, — нахмурился Йохан и настроение сразу испортилось. Словно и не было целой недели свободы, веселья и безграничного общения с сыном колдуна-травника Юрганом, чья семья жила тут в лесу и с которым он водился с пеленок, наплевав на слухи, сплетни и предупреждения, что ничем хорошим эта дружба не кончится. Йохану на все было наплевать. С Юрганом было страсть как интересно. То птица к нему на плечо спускалась, с небесно-голубым оперением, то цветы на поляне, куда ступала его вечно босая нога, расцветали. Юрган каждый листок в Красном лесу знал и уважал. И стоило Йохану разодрать колено по неосторожности, как Юрган срывал пару травинок, зачерпывал пригоршню хрустальной воды из ручья, перетирал все это с парой-тройкой фраз на непонятной тарабарщине между ладонями, прикладывал к ране и та исчезала, затягивалась, становилась старым бледным шрамом на глазах.

— Отец говорит, Дидрич Ханну ведьмой называет не за колдовское начало, а за то, что замуж за него не пошла, — не глядя на Йохана, пояснил Юрган, и того даже передернуло из-за того, что имя матери прозвучало рядом с «Его» именем. А Юрган тем временем спокойно утер рукавом рот от ежевичного сока, словно и не замечая, как друг отчаянно дернул плечами. Губы у него посинели и выглядел он диковато. Хотя Юрган и в обычные дни не выглядел как нормальный человек. Ни дать ни взять лесной человечек-веточка.

— Как не пошла, когда пошла? — проворчал Йохан, отворачиваясь.

— Пошла, да не с первого раза, — Юрган заботливо разложил тряпицу, в которую до этого было завернуто угощение, на траве и, пошарив вокруг, сорвал пару кружевных листочков. — Да и волосы у тебя и у Ханны черные как ночь, а у Дидрича серые…

— Как у крысы! — добавил Йохан, глядя, как Юрган добавляет к порванным листьям новые, острые, сиреневого окраса. Помедлил и повторил упрямо то, что не раз говорил до этого: — Не мой он отец. Я это чувствую.

— А кто ж твой отец тогда? — удивился Юрган.

— Да мало ли, — Йохан с чувством пнул ногой высунувшийся из травы бледный гриб. — В деревне говорят, что тут недалеко сам великий Тайфель жил.

— Йохан, — сказал приятель так мягко, что у того под ложечкой заныло. Знал наперед, что Юрган скажет, и знал, что тот прав. Только легче от этого не становилось. — Не придумывай попусту. Дидрич богат и силен. И любит твою мать. Всегда любил. Любил так сильно, что однажды возненавидел.

— Да разве ж так бывает? — возмутился Йохан. Юрган подобрал остатки растоптанного гриба, добавил к выросшей горстке на тряпице, потом сверху сыпанул мелких, светлых, кудрявых побегов и решительно завязал платок в узелок. Повернулся к Йохану и сказал как-то уж очень по-взрослому:

— В этой жизни и не такое бывает.

Протянул ему платок и прибавил:

— Передай это Ханне. Пусть разотрет все и прикладывает на… — осекся и не до говорил. Йохан молча взял сверток. Юрган не первый раз передавал травяные сборы, которые мать прикладывала потом на синяки и кровоподтеки, оставшиеся от большой любви сэра Дидрика.

— На ярмарку в Уну завтра пойдешь со мной? — спросил, чтобы разговор в другую сторону увести.

— А разве тебя отпустили? — недоверчиво покосился Юрган.

— «Он» в Морию уехал по делам на неделю, — хмуро ухмыльнулся Йохан. — Так пойдешь?

Юрган замешкался. В деревне он и его семья не показывались. Хотя к его отцу, такому же высокому прозрачному, но почему-то не по годам совершенно седому, бегали со всей Уны. Только вот бегали тайком, когда совсем уж припекало. Кому от слепоты травку, кому от подагры, а кому и от мужицкой слабости. А так по дворам шептались больше, что колдовское отродье, темное, да мало ли что у них там на уме. Мать рассказывала, что лет эдак тридцать назад семья Юргана жила на краю деревни. Но как урожай побило небывалым градом размером с перепелиное яйцо, так и вовсе стали говорить, что все это из-за того, что колдуны да маги решили людей вывести. Тогда-то семья Юргана в лес и перебралась окончательно.

— Да не бойся ты, — правильно истолковал его сомнения Йохан. — Ты же не один будешь, а со мной. Я какой-никакой, а сын сэра Дидрика, — покривился в злой усмешке. — Со мной тронуть не посмеют.

Юрган явно колебался. Йохан вообще не помнил, чтобы последние годы семейство друга выбиралось из леса.

— Комедианты приедут из Литурии, — продолжал подначивать Йохан. — Шпагоглотатель, женщина-змея и сиамские близнецы. Я афишу видел.

— Удивительно, как они вообще добрались до Уны. Сэр Дидрик не жалует веселье, — сказал Юрган нерешительно. Хорошо хоть отцом Йохана Дидрика не назвал. — Как бы не было чего.

— В веселье нет ничего богохульного, — возразил Йохан. — Чем может навредить простой балаган? Соглашайся! Да и Дидрик нескоро вернется, — он с трудом выдавил из себя ненавистное имя.

Юрган наконец решился и просиял улыбкой. Вместе с ним просияло и солнце, осветив поляну, на которой они сидели, яркой вспышкой.

— Пойдем, конечно.

***

Йохан не знал, чему радоваться больше и куда смотреть в первую очередь. На комедиантов, которые непонятно как попали в серую застывшую в молитвах и религиозных обрядах Уну, или на Юргана, который от радости бил в ладоши и подпрыгивал на месте. Причем каждый раз его прыжки становились все выше, а опускался на землю он все медленнее. Зависал в воздухе ненадолго и опускался мягко на цыпочки, чтобы снова взмыть ввысь. Йохан давно не видел друга в таком восторге. Было от чего. Труппа литурийских артистов старалась на славу: женщина-змея в обтягивающем, как вторая кожа, серебристом костюме, складывалась в замысловатые фигуры; жонглеры, матово отсвечивая позолотой на ногтях, перекидывали друг другу обручи и булавы; прокопчённый, жгуче-черноволосый факир глотал что-то резко пахнущее из маленькой бутылочки на поясе и выдыхал огромные клубы огня и искр в сгущающиеся на главной городской площади сумерки. И всем этим весельем командовал огромный, смуглый, лысый, как колено, великан-шпрехшталмейстер. Он после каждого номера сдергивал с головы потертый котелок и, поблескивая серьгой в ухе, рассказывал смешные истории о странах, в которых его труппа побывала. О Вастафии, Литурии, Хании. Сыпал шуточками, подмигивал девушкам и раздавал конфеты детям, поначалу жавшимся к коленям матерей, но постепенно обступившим помост, на котором шло представление, и даже осмелившимся залезать на него. Хмурые селяне сначала лишь мрачно хмыкали, но через час неугомонному весельчаку удалось расшевелить даже самых серьезных, и над рядами загуляли смешки и робкие всполохи хохота. Хотя каждый раз, стоило веселью как следует всколыхнуть собравшихся, люди виновато оглядывались, прикрывали рты ладонями и косились на замок на возвышении. И все же первый раз за долгое время Йохан видел селян в таком восторге.