Тринадцатый ученик Дьявола (СИ) - "Violetblackish"

— К беде, — машинально объяснил сам себе Ноэль и протянул перекошенному от ужаса Фурло страницу из архива. — Я нашел!

— Что ты наделал! — взвыл тот, хватая его за грудки. Снаружи раздался грохот осыпающихся градом булыжников и летящих на мостовую перекрытий. Архив оседал и складывался как карточный домик. — Я же предупреждал, чтобы ты ничего там не трогал!

Меж тем спорить или объясняться было некогда. Ноэль ухватил толстяка за локоть и рванул к двери. Но стоило ему распахнуть ее, как помещение мгновенно наполнилось клубами пыли, а путь оказался намертво заблокирован обломками того, что еще недавно было крепким на вид зданием.

— Задний вход, — пискнул Фурло и потащил Ноэля за руку в глубь таверны. Ноэль больно приложился головой о низкую притолку и уже через миг, повинуясь Фурло, оказался на узкой темной улочке. Фурло с секунду повертел головой и принял единственное верное решение. — Туда! В порт! Немедленно!

— Здесь больше делать точно нечего, — задыхаясь, согласился Ноэль, прижимая к груди под плащом смятый кусок бумаги.

***

Сутками позже двое странных путников сидели на бочке с солониной и наслаждались легким бризом, трепавшим длинные полы того спутника, что был помоложе, и коротенькую косичку его низенького толстенького спутника. Небольшое торговое судно, капитан которого за небольшой, но весьма тяжелый мешочек золотых слитков согласился взять этих странных пассажиров на борт, не задавая при этом лишних вопросов, недоверчиво покосился на них, но ничего особенного они не делали. Вели себя тихо, много шептались, склонив головы, и подолгу рассматривали какой-то смятый лист, который пассажир поменьше старательно расправлял на коленке…

— Это тебе…

Ноэль удивленно посмотрел на кусок вишнёвого пирога в вощеной промасленной бумаге, который протягивал ему Фурло. В пирог был криво воткнут огарок простой восковой свечи.

— Учитывая, что ты выжил там, где не должен был выжить по всем законам логики, предлагаю в дальнейшем праздновать твой день рождения в этот день! — расплылся в улыбке Фурло. — Извини, но что было. Тут особо выбирать не приходится, — покосился он на пирог и, ловко чиркнув спичкой, поджег свечной огрызок. — Загадывай желание!

Ноэль просиял и наклонился, чтобы задуть свечу, но внезапно замер, уставившись на наливающийся солнцем край неба невидящим взором.

— Скажи, Фурло, — спросил он нерешительно, — ты случайно не видел в зеркальном тоннеле кого-то еще?

Фурло потеребил себя за кончик носа и уточнил:

— Кого-то еще, кроме тебя? Кого именно?

— Человека… — медленно произнес Ноэль, ловя за кончик хвоста ускользающий образ парня с черными волосами и свежим алым порезом на щеке.

— Мало ли что в зеркальном тоннеле покажется, — пробормотал напарник, разглядывая его застывшее лицо. — Какой человек из себя-то был?

Ноэль вздрогнул, словно приходя в себя. Его взгляд стал осмысленным:

— Это был самый-самый красивый человек на свете! — сказал он искренне и через паузу добавил: — И я хочу увидеть его снова.

С этими словами он решительно задул свечу.

========== Глава Десятая, где мы на время оставляем Ноэля и знакомимся с другим героем истории ==========

— Мам, а волшебники существуют? — вопрос Йохана прозвучал тихо и невнятно из-за занятого ежевичным пирогом рта, но мать услышала. Она всегда его слышала. Потрепала по макушке, как маленького, закружилась по кухне, надувая синюю юбку колоколом, устроила какофонию, пару раз как следует ударив половником по медным кастрюлям и сковородам, начищенным до красного жаркого блеска и развешанным тут же по стенам.

— Конечно же су-ще-ству-ют! — пропела она и смешно сморщила нос, глядя на сына. — Что за странный вопрос с утра пораньше?

Солнце било через узкие стрельчатые окна, ложилось косыми лучами куда попало: на пол, на стены, на руку Йохану и грело кожу по-летнему. И на душе было тепло и светло от слов матери, от теплого ломтя пирога на тарелке. Вот только все это хорошее, уютное, детское счастье разъедало с бочка, как яблоко, маленьким червячком тревоги.

— А почему «Он» говорит, что колдуны и маги — это выдумки? — сам спросил и сам понял, что своим вопросом разрушил хрупкое очарование такого хорошего правильного утра.

Мать остановилась посреди кухни, словно выполняя одну ей слышную команду. Юбка еще крутанулась по инерции, обнимая ее ноги, и успокоилась, улеглась как надо тяжелыми складками. Мать деловито подтолкнула обе косы под белый, старушечий чепец и стала в мгновение ока обычной, взрослой и скучной. Такой же, как все женщины из деревни Уны, что лежала внизу у подножия замка.

— Называй «Его» отцом, — приказала мать ровно и покосилась на дверь, так, будто «Он» и правда мог появиться в проеме, хотя «Его» не должно было быть аж до следующей недели.

Йохан уткнулся носом в кружку молока и тоже не ответил. А что тут скажешь? Он пытался, сколько себя помнил. И вот ему уже пятнадцать, а слово «отец» не получалось вымолвить. Застревало в горле комком мокрой колючей шерсти, было чужим и неправильным. Хотя мать и сердилась, а Йохан больше всего на свете не любил ее расстраивать. А еще он любил, когда она улыбалась и кружилась по кухне, стучала поварешкой по кастрюлям и пела всякую смешную чепуху, как маленькая девчонка. Но стоило «Ему» появиться в доме, как все веселье стихало, будто его обрубали топором. Мать съеживалась, прятала волшебный свет. Ее движения становились скупыми, кукольными, словно она старательно играла какую-то навязанную ей роль. Но сколько она ни старалась, у «Него» все равно было такое выражение лица, будто мать была виновата в чем-то. Что до Йохана, то на него «Он» обычно не смотрел. Йохана это полностью устраивало. Ведь в те редкие минуты, когда взгляд светлых, выцветших от злобы глаз останавливался на нем, ему хотелось съежиться, а лучше совсем исчезнуть.

— Йохан… — тихо позвала мать с середины кухни, и он встрепенулся. — Без «Него» мы совсем пропадем.

Вместо ответа Йохан только невнятно буркнул в кружку что-то неодобрительное, но означающее, что спорить он не будет. В конце концов, впереди была солнечная летняя неделя без «Него» и ярмарка в Уне, на которую, по слухам, приехали настоящие комедианты из столицы. Йохан торопливо запихал в себя остатки пирога и покосился на дверь. Мать, поняв его нетерпение, тяжело вздохнула.

— Беги к своему другу. Но умоляю, будь осторожнее.

Он привычно кивнул. Это присказка «будь осторожнее» была у матери любимой. Он так привык к ней, что не вслушивался в ее смысл. Не задумывался, с кем и почему надо быть осторожным и что будет, если ослушается. Допил молоко, ловко проскользнул у левого плеча матери, но она перехватила его за пояс штанов и, пока он брыкался, успела с хохотом чмокнуть его в висок, нос и щеку, становясь за этим приступом веселья снова молодой и почти счастливой.

— Возьми для Юргана, — сунула она ему в руку теплый сверток, и он вспыхнул ушами оттого, что та в курсе его страшной тайны. Ведь с Юрганом «Он» запретил дружить под страхом порки. Мать ничего больше не сказала и легонько подтолкнула его в сторону выхода. — Иди-иди…

Из замка он выскользнул, воспользовавшись неприметной калиткой метрах в пятистах от основных ворот, и, не оглядываясь, припустил через поле к темной полоске леса. К ручью, где старая, но все еще могучая ива купала ветви в холодной воде, образуя плотный резной шатер, под которым давно и надежно было устроено убежище и место встречи.

Юргана он увидел не сразу. Худой, почти прозрачный, лопоухий, своей изящностью напоминающий кленовое семечко-крылатку, он сливался с лесом своей неподвижностью. Йохан почти добрался до ручья, когда заприметил-таки друга, который высматривал что-то на противоположном берегу ручья. Тот одной рукой махал, приглашая подойти поближе, а палец другой прижимал к губам, призывая двигаться потише. У Йохана аж сердце подпрыгнуло. Не иначе Юрган собирался показать ему еще одно чудо. Он, ступая медленно и осторожно, добрался до берега ручья и уставился туда, куда показывал друг.