М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории) - Михаил Иванов
– Мне бы не хотелось вот прямо сейчас….
– Ну, напрягитесь же!
– Жизнь, – сдался я, втайне надеясь, что мой экзекутор удовлетворится ответом и отстанет, а я, наконец, спокойно позавтракаю.
Тщетные надежды…
– Так просто? Безо всяких «если»?
У меня появилось стойкое ощущение, что, сев в этот проклятый, должно быть, вагон, я сам себя сервировал на завтрак голодному до пыток сомнительными шарадами незнакомцу.
– Простые ответы самые честные, – стараясь скрыть раздражение, ответил я.
– Тогда я усложню вам задачу. Жизнь одного в обмен на жизни многих. Может ли ценность одной человеческой жизни перевесить ценность существования, к примеру, целого народа?
– Не хотелось бы очутиться перед таким выбором…
Я казался сам себе бесхребетным моллюском, улиткой, безуспешно пытающейся улизнуть с тарелки гурмана-садиста. А тот снова вонзил в меня острый, как вилка, взгляд и не отпускал.
– Нет, скорее всего, – желая избавиться от «вилки», вынужден был ответить я. – Да и не существует таких весов, чтобы верно определить подобное соотношение. Оно и к лучшему, я думаю: ну кому из людей можно доверить роль судьи в таком вопросе? Разве что сам Бог, лично…
– Ну, Богу Богово, а в чём для вас – лично – состоит ценность жизни?
– Я думаю, жизнь ценна сама по себе.
– Вы гуманист?
– Никогда не думал о себе в таком ключе.
– А если подумать? Не о себе – о сопоставимости жизни одного и жизней многих? Предположим, появилась личность, обладающая непререкаемым духовным авторитетом и потому значимая для судьбы всего мира настолько, что, встав на гипотетические весы с остальным человечеством, уравновесит чаши. И вот в чём вопрос…
– Кто-то вроде… мессии?
Пожалуй, улитка, окажись она на моём месте, выкатила бы в недоумении глаза.
– Вроде… – с некоторой неохотой кивнул мой попутчик. – Кстати говоря, как считаете, имеет ли моральное право он, такой, какой есть… каким стал, пройдя перепетии жизни, – ведь он лишь человек, пусть и мессия, – ориентируясь лишь на своё видение истины, задать вектор духовному развитию всего человечества? Тем более сам понимая, что, являясь именно таким, он заведёт, возможно, совсем не туда, куда надо бы. Пусть он искренне и бескорыстно желает блага, однако, хочет того или нет, поступает соответственно своему внутреннему наполнению, которое… которое… хм-м… отнюдь не однозначно. Так что ему делать? Встать во главе (потому что больше-то и некому, а время уходит – катастрофа близка, если ничего не предпринять) или самоустраниться и оставить всё на волю судьбы – Бога, если хотите? И наблюдать за творящимся вокруг, терзаясь, что мог бы не допустить, предотвратить, исправить? – попутчик ещё сильнее насупил и без того скомкавшиеся над переносицей брови. – И будет ли правильным – справедливым – помочь ему устраниться? Или наоборот – помешать… Если к тому же и сам абсолютно не представляешь, в чём принципиальная ценность жизни и содержимое которой из чаш ценнее?
Пассажир скривился, как от занывшей старой раны. В эту минуту он, похоже, забыл обо мне. А я… мне почему-то стало его немного жаль.
– Пожалуй, здесь кроется чрезвычайно плодотворная почва для сомнений, на мой скромный взгляд, – сказал я. – Может быть, даже непреодолимых сомнений.
– Сомнения… Они всегда были, что ни говори… Никакой ясности… В одиночку, если не стеснять себя во времени, вряд ли под силу решить этот вопрос…
– А поспешное решение делает ошибку непоправимой, – покивал я.
– Вы правильно поняли, – качнул он головой в ответ.
– Так уж устроена наша жизнь. Человек так устроен. Каждый делает выбор, и что только не влияет на принятие решения, какие только факторы не воздействуют. Потому и пути, которыми мы следуем, зачастую далеки от прямой линии, потому и действительно важный выбор всегда сложен. Один писатель – не очень, надо сказать, известный – сказал: «Ежедневно, ежечастно, едесекундно – мы делаем выбор за выбором, не всегда даже осознавая последствия. Малые выборы приводят к большому, большие – к великому. Ты нынешний – это выбор тебя прошлого, и выходит – ты есть то, что ты выбираешь. Но что если поймёшь вдруг: путь, уже приведший тебя к великому выбору, был неверен? Ты примешь это понимание? А приняв, сможешь ли остановиться? Или в результате пройденных тобой бесчисленных этапов, бесконечной цепочки намертво прицепленных друг к другу решений – ты уже не принадлежишь себе? И вынужден делать то, что должен, даже если не хочешь, даже если это против того тебя, который когда-то нечаянно свернул на развилке не в ту сторону?»
Попутчик посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом.
– Похоже, вы много читаете, – заключил он.
– Совсем не так много, как хотелось бы: работа, знаете ли… Но когда-то… У моего весьма скромного, надо сказать, отца была, однако, довольно нескромного объёма библиотека. Неплохая, как говорили… правда, по большей части содержавшая произведения романтиков восемнадцатого – начала двадцатого веков, альбомы гравюр-иллюстраций к ним… и почему-то справочники по тригонометрии. Не знаю, какая тут связь и чем его не устраивали другие авторы и темы…
– А писать доводилось?
– О! Если бы вы знали, какие кипы бумаг я извёл за время службы бухгалтером в налоговой инспекции!
– Я имею в виду литературные произведения, – не поддержал шутку мой собеседник.
Я стушевался. Его серьёзность заставила меня почувствовать себя не выучившим урок и оттого несущим всякий вздор первоклашкой.
– Кажется, я неудачно пошутил… Нет, знаете, никоим образом с писательским ремеслом я никогда связан не был.
– Это хорошо, – сказал он.
Удивлённый (в который уж раз!) таким поворотом, я с минуту ждал продолжения – но попутчик всё молчал, и мне уже почему-то стало неловко прерывать его молчание, требуя разъяснений. Но вот он взглянул на меня и, видимо, распознал под моей нерешительностью жгущее исподволь любопытство.
– Видите ли, – заговорил он, – по нынешним временам никому не интересны подобные темы: проблема нравственного выбора, столкновение предрешённости и воли, эгоизма и альтруизма, ответственность человека перед собой и человечеством, роль Бога во всём этом… Всем вообще наплевать и на веру и на Творца. Люди стали поклоняться и служить твари вместо Творца… Что симптоматично, подобное было сказано…
– Ещё во времена апостола Павла, – кивнул я.
– Верно, – он посмотрел на меня, как мне показалось, с некоторым уважением. – В те времена и о тех людях. Но дальше – больше: под словом «люди» теперь вполне можно понимать население планеты в целом, глобальную культуру. Что же задаёт в ней, в этой культуре, тон? Что является краеугольным камнем, основополагающей ценностью, объектом поклонения даже, которым являлась не так ещё давно Высшая сущность,
